Иван IV Грозный: Царь-сирота

Мнение автора этих строк отчасти схоже с соображениями, высказанными историком Р. Г. Скрынниковым. Он ссылался на свидетельство немца А. Шлихтинга, некоторое время служившего в Москве. Показание Шлихтинга в целом тенденциозно и весьма неровно по уровню достоверности. Скрынников это отлично знает, но разумно использует тот краткий отрывок из письма Шлихтинга[112], где говорится о ссоре царя и царевича на почве большой политики, поскольку суть приводимых здесь фактов не имеет вида какого-либо злопыхательства в отношении России и царя Ивана IV. Больше похоже на простое изложение обстоятельств, о которых Шлихтинг слышал либо был им свидетелем. Итак, вот что говорит Шлихтинг: после опричного разгрома Новгорода «между отцом и старшим сыном возникло величайшее разногласие и разрыв, и многие пользующиеся авторитетом знатные лица с благосклонностью относятся к отцу, а многие к сыну, и сила в оружии».

Речь идет не о семейных склоках, еще раз хотелось бы напомнить, а о споре повзрослевшего сына с отцом относительно важнейшего дела. Иван IV считал необходимым провести массовые казни и в Москве. Иван Иванович, следуя Скрынникову, заступился, по совету «земских бояр», за население столицы, а может быть, просто увидел в безрассудном раскачивании маховика массовых казней угрозу мятежа против самого царского семейства. Как бы то ни было, истребление москвитян остановилось.

По мнению Скрынникова, популярность Ивана Ивановича постепенно росла и к исходу 1570-х годов уже превосходила популярность самого государя[113]

. В ситуации тяжелого кризиса на фронте, при осаде Пскова, воля царя и воля царевича снова столкнулись в противоборстве, отчего и произошла трагедия: «Царевич давно достиг зрелого возраста. Ему минуло 27 лет. Мужество наследника еще не подвергалось испытанию, но он прислушивался к мнению опытных воевод. Полная пассивность Грозного прямым путем вела к военной катастрофе. Сознание этого все шире распространялось в русском обществе. Царь строго-настрого запретил своим воеводам вступать в сражение с неприятелем. Их бездеятельность давала возможность полякам и шведам завоевывать крепость за крепостью… В источниках можно найти сведения о том, что наследник просил отца дать ему войско, чтобы идти на выручку осажденному гарнизону Пскова. Независимо от воли царевича его двор как магнит притягивал недовольных. За полгода до кончины царевича в Польшу бежал родственник известного временщика Богдана Бельского Давид, который рассказал полякам, что московский царь не любит старшего сына и нередко бьет его палкой. Ссоры в царской семье случались беспрестанно по разным поводам», — и вот, наконец, напряжение, копившееся между отцом и сыном, разрядилось в ударе, нанесенном рукой Ивана Васильевича.

Какая-то «ревность» стареющего государя к юному наследнику, как у Джерома Горсея, тут ни при чем. «Напряжение» имело иной источник.

Основой разногласий были вопросы политического курса, а также военной стратегии. Царь и царевич не ладили, поскольку придерживались разных идей на сей счет. Иван IV в казнях проявлял невиданную щедрость, а на поле боя вынужденно придерживался осторожности. Царевич же, возможно, искал способа умерить чудовищные масштабы умерщвления подданных, но «на брани» желал проявить себя храбрецом. Итог известен, и, стоит повторить, к дрязгам из-за одежды невестки он не имеет отношения.

Русские источники дают разные даты смерти царевича Ивана Ивановича. Пискаревский летописец приводит не только день, но и час кончины царского сына: «…в 12 час ноши лета 7090 (1581) ноября в 17 день». Так же и в Соловецком летописце указано точное время смерти: «Ноября 19 день, преставися государь царевич Иван Иванович в неделю[114] на утрени, почали пети: «Хвалете имя господне». Эта последняя дата, очевидно, восходит не к какому-то официальному сообщению, зачитывавшемуся публично, а к свидетельству очевидца. Она вызывает больше доверия и может быть принята как достоверная.

Полностью подтверждает ее надпись на надгробии Ивана Ивановича в Архангельском соборе Кремля: «В лето 7090 ноября в 19 день преставися благоверный и христолюбивый царевич Иван Иванович всея Русии на память святаго пророка Авдея, в день недельный… а погребен бысть того же месяца в 22 день…» Надпись на крышке саркофага сообщает почти то же самое: «В лето 7090 ноября в 19 день преставися благоверный царевич князь Иван Иванович всея Руси на память святого пророка Авдея и святого мученика Варлаама в четвертом часу нощи».