Иван Кондарев

— Действительно, совсем забыл… Нельзя ли за ней послать ко мне служанку?

— Ах, как вы рассеянны! — Даринка погрозила ему пальцем. — А вы, господин Джупунов, почему без супруги?

— Ей что-то нездоровится, да и дети… — пробормотал Манол.

В зал вошла Антоанета, и Даринка, заговорщически взглянув на следователя и извинившись, подошла к девушке, чтобы представить ее гостям.

Манол мысленно сравнил Антоанету с дочкой бондаря. И как это старухе пришло в голову, что можно женить Костадина на внучке хаджи Драгана? Антоанета не подходила ни их семье, ни такому человеку, как его брат.

А когда жена отставного полковника поцеловала девушку в щеку и громко заявила своим сильным контральто: «Какая девушка, какая девушка! Что делать тебе тут, дитя мое, в этой дикой провинции? Посольства, душечка, ' дипломатический мир — вот где твое место», Манол нахмурился и почувствовал себя человеком второго сорта. Какого черта он пришел сюда? Людей этих он презирал, а к хозяевам дома питал неудержимую враждебность. Зависть жгла Манола, когда ему случалось проходить мимо больших витрин их просторного магазина, полного товаров. Николу он считал дураком и ничтожеством, а к хаджи Драгану испытывал смешанное чувство сожаления и насмешки, со злорадством наблюдая угасание его рода, гибнущего, словно старое дерево, давшее немощные побеги.

Он услышал, как жена полковника шепнула госпоже Абрашевой: «И зачем они только зовут гостей, когда им больше пристало посыпать голову пеплом? Оставить такое богатство в руках каких-то мошенников…», и почувствовал удовлетворение.

Две служанки внесли закуски — домашние маринованные грибки, сардины, зеленый салат, икру, и гости стали усаживаться за стол.

Профессора Рогева посадили напротив Абрашева, Манола — рядом с Каракуневым. Полковник притворился, что не понял, куда его просили сесть, и устроился против хозяина, как раз там, где Никола собирался посадить красивую жену депутата.

Разговор продолжал вертеться вокруг приезда царя. На эту тему уже достаточно говорили еще до прихода Манола, и полковник, взявший слово последним, как раз сейчас решил изложить свое мнение о царском посещении.

. — Оно предпринято для развлечения. И без того Стамболийский держит его величество в стороне от государственных дел. Конституционный блок не имеет с этим ничего общего, господа. Напрасные надежды питают некоторые…

У кончиков его закрученных вверх усов двигались два желвака. Круглые, словно пуговицы, глаза и шаровидная голова делали полковника похожим на тюленя.

Его жена, мужеподобная скуластая дама, тут же оборвала мужа:

— Его отец — вот был царь! А этот — баба. Отец вон каких министров скидывал, уж этого-то мужика бы не побоялся! Он бы ему уже сто раз хвост прищемил. Вы слышали, как с ним разговаривал околийский начальник? Царь называется! — заявила она, не обращая внимания на мужа, который делал ей знаки, чтобы она замолчала.

— А что произошло в общине? — спросил Абрашев.

— Ничего особенного. Наш околийский брякнул какую-то глупость его величеству. Я при этом не был, узнал после, — отозвался Кантарджиев, давая понять, что сожалеет, дав повод для непристойного по отношению к его величеству разговора.

— Ах, этот околийский, хоть целуй его, да и только! И где откопали такого дурака! — засмеялся Каракунев.

Хозяин поднял рюмку со сливовицей:

— За скорое падение дружбашей и за наше здоровье, господа!

— За спасение Болгарии! — добавил полковник.

— Аминь!

Профессор Рогев молчал, печально глядя на стоящую перед ним рюмку, и постукивал смуглыми пальцами по белой скатерти. Его черная борода терлась о высокий крахмальный воротничок, на отвороте пиджака блестел голубой эмалевый значок. Он внимательно прислушивался к разговору. Абрашев доказывал, что только международное положение дало возможность Стамболийскому прийти к власти; если бы дружбаши не захватили ее, в стране могли бы произойти всякие эксцессы.

— Войска Антанты не допустили бы анархии, — заметил доктор Янакиев.

— Пардон, пардон! Но ведь именно Антанта и навязала нам Стамболийского. Разве решился бы он без ее поддержки на какой-нибудь серьезный шаг? — живо возразил Абрашев.

Профессор Рогев искоса взглянул на него:

— Были моменты, которые глава государства или упустил, или не пожелал ими воспользоваться. Международное положение заставило! О да, чего еще можно ожидать от общества, похожего на стадо овец. Доблесть, боевая энергия, самоотверженность для нас пустые слова, режущие слух, как несмазанная телега. Сегодня этот новый болгарский Ивайло[73] довольствуется ролью диктатора, завтра он потребует царский венец!

Профессор покраснел. Похоже, он сам понял неуместность своего раздраженного и повышенного тона.

— Но мы не можем требовать от конституционного монарха, чтобы он свергал и назначал правительства, — заметил депутат.