Последняя строфа с подтекстом, отнюдь не бытовым:
Песенка совсем непохожа на ранние никитинские «плачи» — и содержанием, и интонацией, и поэтическими красками она настраивала пролетария не на смирение и тоску, а на тот тон жизни, который утверждался и в сознании самого автора, и в умах разогретых «русской весной» народных масс. «Песня бобыля» долгое время пользовалась популярностью (ею восхищались известные поэты и писатели); положенная на музыку, в том числе польским композитором С. Монюшко, она стала своего рода гимном русских босяков, звала их не склоняться перед любыми невзгодами. Из той же серии оптимистических народных баллад «Удаль и забота»:
Как и в «Песне бобыля», метафора народного характера здесь прочитывается легко: согбенный непосильным трудом «пахарь» расправляет усталые плечи, готов уже не только «жалиться», но и, когда ему невмоготу, защитить себя: «Топнут ногою на удаль — Лезет на нож, не робеет».
Представление о Никитине исключительно как певце безотрадной народной доли — одностороннее и узкое, подхваченное от дореволюционных исследователей. Диапазон его поэзии шире и многоцветнее, идейная гамма — богаче и полнозвучнее. Говоря о «Песне бобыля», советский поэт Дмитрий Ковалев верно заметил: «Его лирика с характером!..», а Василий Федоров восхищался «певцом русской удали».
Мотивы богатырства трудового человека не являются для Никитина случайными, они звучат в его стихотворениях на разных этапах творчества — и в периоды расцвета, и даже во времена упадка его духа («Отвяжися, тоска…», «Над полями вечерняя зорька горит…», «Деревенский бедняк», «Жизнь» и др.).
К концу 50-х годов проекция крестьянского характера в произведениях Никитина все ощутимее меняется в сторону осмысления героем своей незавидной участи, стремления любым образом сломать устоявшийся негодный порядок. Например, «Поездка на хутор» (отрывок из поэмы «Городской голова»). Рассказав о своей нелегкой судьбе («…А я, как пес, Я, как щенок, средь дворни рос…»), о том, как ему, наконец, удалось выбраться из неволи, кучер «ставит точку»: «И пятерней Семен хватил Об стол. «Эхма! собакой жил!» Все чаще никитинские герои не хотят «собакой жить», в интонацию печали все чаще врывается нота протеста (она открыто звучала в ряде стихотворений, оставшихся при жизни поэта неопубликованными, таких, как «Тяжкий крест несем мы, братья…», и др.). Сама по себе любопытна попытка поэта дать образ народного заступника из состоятельной, но демократической среды. Не видя пока еще силы, способной поднять «униженных и оскорбленных» на борьбу со злом, Никитин в незаконченной поэме «Городской голова» обратился именно к такому типу. Им должен был стать пробившийся «в люди» образованный купец-мещанин Евграф Антипыч, познавший в молодости грязную механику «богачества»:
Этот герой (уж не бывший ли воронежский городской голова купец А. Р. Михайлов послужил ему прототипом?), по свидетельству современника, замышлялся как борец с общественными пороками, жаждущий блага «меньшим братьям». Поэма не состоялась. Чуткий к правде жизни поэт, очевидно, уловил общую фальшивую идею в своем плане, не нашел внутренней опоры для его осуществления. М.Ф. де Пуле подтверждает: «…провинциальная городская жизнь почти не давала никаких материалов для создания этого лица. Вот это-то обстоятельство и было одною из главных причин, по которой «Городской голова» был брошен».
«Стихотворения Ивана Никитина» 1859 г. продолжали мастерски освоенные им жанрово-психологические картины семейно-бытового уклада народной жизни. Подобные сюжетно-повествовательные стихотворные очерки стали динамичнее, язык автора и его персонажей более художественно детализированным и нередко афористичным, ритмико-организационная структура — разнообразней, а общий, пафос таких вещей содержал уже не только заряд нравственный, но отчасти и социальный.