С Полубенским он отправил несколько писем. Баторию пояснил, что русские не трогали его земель, только «свою отчину чистили», поэтому и причин для конфликта нет. То же самое царь написал гетману Ходкевичу — «убытка тебе здеся ни в чем нет, и ты бы о том не кручинился», лучше подумать о заключении мира [680]. Но адресатами Грозного стали и Курбский с Тетериным. Это были не наемные шпионы Таубе и Крузе, а люди, предавшие свой народ, страну, Веру. С ними уже не было речи о всепрощенчестве. Сейчас, после раскрытия нескольких заговоров, государь знал очень многое, что натворили они и их соучастники. Как раз во втором послании к Курбскому он все это перечислил вплоть до убийства Анастасии. Предложил убедиться — нет ничего тайного, что не стало бы явным. Полностью разоблачил его, какой он «борец с тиранией».
А о том, насколько царь был мстительным и кровожадным, лучше судить не по пропагандистским измышлениям Курбского и Рюссова, а по известным историческим фактам. Уже изобличенного изменника Магнуса возили в ставке государя, он трясся в ужасе, ожидая заслуженной казни. Но на обратном пути, когда приехали в Дерпт, Иван Васильевич счел, что он достаточно наказан этим страхом. Простил и освободил Магнуса. Взял с него новую присягу, обязал в будущем выплатить штраф в 40 тыс. гульденов и вернул десяток городов в качестве Ливонского королевства. Понадеялся, что после сурового предупреждения он не осмелится своевольничать. На дальнейшей дороге, в Пскове, Иван Грозный осмотрел ливонских пленных. В Россию увели жителей городов, которые пришлось брать с боем. Но царь оставил только тех, кто непосредственно дрался против русских, а большинство отпустил по домам! Нет, не было жестокости. Да и причин для нее вроде не было. Казалось, что война близится к успешному завершению.
Баторию, кроме внутренних смут, досталось и от татарских «союзников». В Крыму умер Девлет Гирей, ханом стал его сын Мехмет Гирей. Ему требовалось укрепиться у власти, обрести авторитет и поддержку воинов. Лучшим способом для этого был удачный набег, много добычи и «ясыря». Но на Русь идти было слишком опасно, и Мехмет Гирей повел орду на Речь Посполитую. Разорил всю Волынь, угнал 35 тыс. невольников, полмиллона голов скота. Баторию отписал, что вовсе не нарушал мира, крымцы просто искали своих врагов, князя Острожского и казачьих предводителей. А королю пришлось притворяться, будто он поверил, отослать в Крым крупные суммы во избежание дальнейших набегов.
Но Мехмет Гирей обратился и в Москву. Преподносил свой поход как разрыв союза с Польшей, а ради «дружбы» просил отдать ему Астрахань, свести казаков с Дона и Днепра и заплатить 4 тыс. рублей. Ему послали «в подарок» тысячу рублей, разумеется, без Астрахани. А насчет казаков ответили стандартной отпиской: днепровские — подданные польского короля, а донские — это «беглецы российские и литовские», ни от кого не зависят, и их велено казнить, если они появятся в государевых владениях (хотя в это же время многие донские казаки были не только во владениях, а ходили с царем в Ливонию и вместе с ним пировали в Вольмаре).
А запорожцы создали для Батория еще одну проблему. Один из них, Иван Подкова, объявил себя братом молдавского господаря Иоана Водэ, осенью 1577 г. явился с казачьим отрядом в Молдавию. Когда крестьяне услышали о брате популярного Иоана Грозного, вся страна восстала, господарь Петр Хромой сбежал, и Подкова занял престол. Султан был в бешенстве, вместо союза грозил Баторию войной. Ну а крымскому хану Мурад повелел участвовать в сражениях с персами, вести орду в Закавказье. Татарская конница двинулась через Северный Кавказ к Дербенту. Попутно, как водится, грабила. Вот тут переполошились горские князья. Снова стали проситься под защиту царя. Под его власть пожелал перейти даже давний противник русских, шамхал Тарковский. А князь Кабарды Темрюк Идарович попросил Ивана Грозного восстановить крепость на Тереке. В 1577 г. «по челобитью Темрюка, князя Черкасского» к нему отправились ратники и заново отстроили Терский городок [682]. Россия восстановила позиции на Северном Кавказе.