Иван Васильевич. Профессия – царь!

Кроме того, Ивану Васильевичу нужен был надежный логистический канал в Западную Европу. Литва и Польша были откровенно враждебны. А Балтика – очень сложный регион. Тут что ни война, то торговля встает раком. А ведь еще есть и Дания, сидящая на проливах и берущая с них пошлину немалую. Ни товары толком не закупить или продать, ни специалистов найти. Да и норма прибыли очень скромная из-за множества посредников плюс пираты с каперами. Да, безусловно, нужно выходить и драться за Балтику, но дело это непростое и крайне небыстрое. Как показал пример Петра Великого, даже обретя хорошие порты в Финском или Рижском заливах, радости особой и выгоды это не принесет.

Ну и в-третьих, государю требовалось оборудовать нормальную транспортную магистраль в Холмогоры и далее на север, причем желательно не за счет казны и не из-под палки.

Вот как-то так. Благотворитель – не благотворитель, но жадности старался не проявлять. Дескать, о купцах печется да прибытках их. Впрочем, себя он таки не забывал. Но как? Ведь основной объем торговли лишь немного отфильтровывался в казну. Все дело в том, что Иван Васильевич решил участвовать в этой торговой забаве не только как государь, но и как один из купцов-промышленников. Только ставку сделал не на привычный товар, а на компактные и дорогие вещи…

Из затеи Ивана Васильевича по изготовлению маргарина и стеарина, ну, то есть персидского воска, к лету 1547 года уже выросла целая индустрия, вовлекшая совокупно почти тысячу человек.

В начале каждой зимы союзные татары из Касимова поставляли в Москву жирных и уже недурно обросших овец. Партиями, чтобы их сразу можно было пустить в дело.

Состриженную шерсть промывали холодной водой и пропаривали, получая поташ. Не так чтобы и много, но даже эти полсотни килограммов поташа с каждой тонны сухой шерсти были делом очень и очень неплохим[101]

. Впрочем, здесь поташ еще от соды не отличали, и промышленного применения он пока не имел[102]. Никто не знал, для чего он нужен. Ну в отличие от Ивана Васильевича, имевшего очень большие виды на этот ценный продукт.

На этом, впрочем, переработка шерсти не заканчивалась. Ее передавали женщинам окрестных сел и деревень для чесания, мытья и прядения в нити. Да принимали потом по строгим нормам, оценивая толщину сечения нити и ее равномерность, исходя из чего и платили за работу. А дальше заряжали все это в примитивный ткацкий станок… механический, дающий на выходе полотно саржевого плетения аж в метр шириной. Столяры, озадаченные государем еще в 1541 году, возились с конструкцией почти три года. Общий принцип понятен, но вот реализация… А как получилось – переделали начисто, да с медными и баббитовыми узлами трения. Ну и запустили в дело. До того-то оно, конечно, ткали по старинке, медленно, ручками да только узкие полотнища. А тут прорыв!

Самих же овец забивали и разделывали. Шкуры на кожи, мясо в пищу, жир перерабатывали в маргарин и персидский воск, а кости шли на выделку костяного фарфора. Ну а что? Белую каолиновую глину нашли, а смешать ее с костяной золой и обжечь при температурах около полутора тысяч градусов проблем особенных не составило. Примитивные индийские тигельные печи, появившиеся на заре первого тысячелетия, легко разогревались и сильнее, а изготавливались ну натурально чуть ли не из «говна и палок». Оставалось дело за малым – отработать технологию методом научного тыка и научиться лепить изящную, красивую посуду под данный тип керамики.

Иными словами, овец разделывали полностью. Даже оставшиеся органические отходы отправляли в селитряные кучи…

Почему все это делали зимой? Из-за маргарина. Объем производства серьезно возрос, и московский рынок его уже не мог переварить. А совсем скидывать цены на него Иван Васильевич пока не хотел. Не время. А так, засолив и заморозив, маргарин довозили и до Литвы, и до Ливонии, и до Казани.

А вот персидский воск и костяной фарфор уходили почти полностью на экспорт в страны Западной Европы. Прежде всего в Испанию, где уже началась революция цен, и прибыли были просто баснословные.

Другим ключевым экспортным товаром государя стали так называемые солнечные лампы.

Ничего сложного в них не было.

Обычный медный лист осаживался по деревянной форме до параболического профиля. Потом полировался изнутри до зеркального блеска и покрывался золотой амальгамой. Получалось очень неплохое металлическое зеркало, в фокусе которого выводилась форсунка ацетиленовой горелки[103] самого примитивного вида. Вроде светильника горняков из XIX века. Только емкости под карбид и воду ставились внушительные, дабы обеспечить продолжительную работу. Ну а далее вся эта радость упаковывалась в красивый чеканный, посеребренный медный кожух.

Что на выходе?