Из дневников и рабочих тетрадей

28 июня

...Приехал в прошлую субботу. В Финляндии было интересно. Я нисколько не жалею, что потратил на это время и нервы.

Приехав, получил от мамы Ваше письмо, очень меня порадовавшее и подбодрившее. Я был не вполне уверен в том, что дело идет правильно. Сейчас после Вашего письма и письма Лели Кин (ей очень понравилось, она хвалила меня, пожалуй, чрезмерно, так как не отметила никаких просчетов), я почувствовал себя «на коне». Хочется писать дальше!

Но не пишу, а пытаюсь настроить себя на сценарий. Положение близкое к катастрофе! С одной стороны, нужно писать это, с другой – необходимо делать то... Наступает мое излюбленное состояние буриданова осла.

Роман читал Данин, который сказал, что «много суеты» и «мало глыбистости». Еще одна читательница заметила, что все выведенные мною люди «отвратительны».

Я никому больше не даю читать, потому что смысла нет – плодотворных и необходимых для «настройки» одобрительных слов я наслышался достаточно, и критических замечаний тоже – в той мере, в какой нужно для продолжения работы. Многие замечания связаны с тем, что замысел и связь отдельных частей не могут быть сейчас ясны никому, кроме меня.

Данина, например, коробит то, что наряду с главами от Игоря появляются объективные куски от автора – это, дескать, разнобой, разрушает цельность восприятия. Но мне это нужно, ибо автор – тот же Игорь, но в другом качестве, а это должно обнаружиться позже. «Суету» я надеюсь преобразить в порядок – но в дальнейшем. Пещеры мне нужны тоже, ибо им предстоит сыграть важную роль. Кроме того – пещеры существовали. Тем не менее я прекрасно понимаю, что многое отпадет и будет переделываться, и, вообще, работы до черта. Написано, может быть, менее чем треть, а то и четверть. Мои планы: числа 7-го уехать с Аллой[146] на месяц. До этого нам нужно встретиться и подумать насчет сценария. Как только приедете в Москву, звоните моей маме в Серебряный бор – она скажет, где и когда я буду. В «Новом мире» настроение пресквернейшее. 5-ый (Номер. – О. Т.) не подписывают. У них впечатление, что их просто душат...»

Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что тогда советы сбили Ю. В. с толку. Он еще в 1967 году хотел написать роман-двойник – форма, к которой его всегда тянуло. Потом, когда он стал доверять только себе, Ю. В. виртуозно использовал эту сложнейшую форму в романах «Дом на набережной» и «Время и место». В «Доме на набережной», кроме повествователя, есть и лирический герой, и автор. Это сложнейшая полифония. А во «Времени и месте» Ю. В. даже настаивает на двойничестве героев. Впрочем, это материя тонкая и рассуждать о ней более пристало исследователям его творчества. Я же возвращаюсь в год 1968-й.