Из дневников и рабочих тетрадей

Записи в дневнике.

На симпозиуме[175] хорошенькая критикесса из Финляндии, напившись, плакала и спрашивала всех по-немецки: «Но кто мне, наконец, объяснит, что такое социалистический реализм?»

Секретарь Горкома: «Все, конечно, знают наших великих земляков-писателей... Миколу Панасенко, Грицко Омельчука, Касьяна Нэдрибайло...» Зал онемел, потом раздались жидкие аплодисменты подхалимов. Переводчики с трудом выговаривали по-фински непривычные фамилии. А где Бабель, Катаев и др. «великие земляки-писатели»? Национальностью не вышли.

Встретил в «Новом мире» А. И.[176]

Удивительное лицо. Лицо пророка. Глянул внимательно: «А вот он какой, наш Юра!» и разошлись в коридоре. У наблюдавших сцену на лицах застыло почтительное умиление.

У Тани умер муж,[177] и сразу все стало видно иначе. Он стал виден другим. Когда-нибудь (когда?) напишу о недочувствии, недо... Для него у всех чего-то недо... Горько и непоправимо...

Пришел П. После очередного скандала дома. Сын ему сказал: «Я-то уйду, но у тебя же инфаркт будет». (Это фраза из повести «Предварительные итоги». – О. Т.)

В двенадцатом номере «Нового мира» была опубликована повесть Юрия Валентиновича «Предварительные итоги».

По этому поводу запись в дневнике.

Отчего-то некоторые из жителей «Аэропорта» решили, что Гартвиг – это Георгий Гачев.[178] С глузду съехали что ли? Что за пошлость! Будто я и увидеть и придумать не способен. Только «списывать». Гачев – совсем другой: наивный бессребреник. В нем очень сильна качественная болгарская кровь.

Слова о повести «Предварительные итоги».