Из дневников и рабочих тетрадей

«Если же талантливый к словесному искусству человек хочет писать повести и романы, то ему надо только выработать в себе слог, то есть выучиться описывать все, что он увидит, и приучиться запоминать или записывать подробности. Когда же он овладел этим, то он может уже не переставая писать романы или повести, смотря по желанию или требованию: исторические, натуралистические, социальные, эротические, психологические или даже религиозные, на которые начинают появляться требования и мода. Сюжеты он может брать из чтения или из пережитых событий, характеры же действующих лиц может списывать со своих знакомых».

Ю. В.: «Иронизирует над собой, что ли?!» («Анна Каренина», «В. и М.»[98] ).

Время, наше время, показало, что прав был Толстой. Как только появилось «требование» – возникла и соответствующая литература.

Истинное же свое отношение к Толстому Ю. В. обозначил позже в эссе «Толстой Лев Николаевич».

«Он сказал много горького о людях, о том, что жизнь не знает пощады. Он показал сатанинскую правду: умирающий обременяет родных. Литература до него не касалась этих бездн. Бур проник до рекордных отметок. Писатели после Толстого догадались: можно и нужно бурить в еще более глубинных горизонтах. Кафка написал рассказ «Превращение», где своими средствами развил найденное Толстым: родственники Замзы, любившие его, но отчаявшиеся спасти, с облегчением вздыхают после его смерти и уезжают на прогулку за город, а родственники умирающего Ивана Ильича идут с будущим зятем в театр. Осуждает ли их Толстой? Нет, не осуждает...»

Думал ли Ю. В. в 1978 году, когда были написаны эти строки, что пройдет всего лишь три года, и он, умирающий, увидит, как любящие его люди заняты своим – детьми, работой, неизбежными мелочами жизни? Осуждал ли их? Нет. И здесь я продолжу цитату: «...он горюет вместе с ними, он понимает их: они должны подчиниться естественному ходу вещей».

А тогда, в шестьдесят втором, волновало другое: страстное желание понять, научиться, узнать то, чего никогда и ни за что нельзя допускать и как «добывать» жизнь.

Однажды, полушутливо, полусерьезно, он сказал, что подозревал меня в том, что я хочу выведать у него тайны мастерства. Я так и не поняла, действительно ли он верит в то, что эти тайны можно выведать, или просто посмеивался надо мной. Сейчас, читая его тетради, понимаю: выведать нельзя, но нужно стараться эти тайны постичь, общаясь с мыслями и творчеством мастеров.

Шестьдесят второй был унылым годом. Летом никуда не поехали отдыхать. Денег на отдых не было. Жили на мизерные гонорары от рассказав, которые брала газета «Физкультура и спорт», и на зарплату члена худсовета одного из творческих объединений «Мосфильма». Неизменно преданно поддерживали эстонцы. То одно напечатают, то другое. Не забывали. Они и после смерти Ю. В. первыми перевели и издали «Опрокинутый дом». А тогда газета «Спортдинехт» («Спортивная газета») в нескольких номерах публиковала рассказ «Победитель шведов». Для Ю. В. радость, конечно, была не в гонораре, вернее, не только в гонораре.

Говорят, что он стал родоначальником особого, своего, стиля и подхода к литературе о спорте. Наверное. Не мне судить. Но в 1989 году издательство «Физкультура и спорт» выпустило книгу Ю. В. «Бесконечные игры», в этой же серии вышли книги Конан-Дойля, Джека Лондона, Эрнеста Хемингуэя.

Походы на «Мосфильм», в ЦДЛ, в редакции были «внешней» жизнью, но была еще «другая жизнь» – в архивах, в библиотеках, дома за письменным столом. Он читал виконта де-Брока, Вольтера, французского историка Низара, вдумывался в историю Французской революции. Одновременно делал записи о революции русской. Не забывал и историю казачества.