Из дневников и рабочих тетрадей

Ю. В. верно и даже как-то нежно любил спортсменов. Особенно хоккеистов. Он очень сострадал им. Сострадал их бесправию, их трагической ранней старости, их обреченности. Он часто рассказывал мне о судьбе знаменитых хоккеистов – Альметова и других (к сожалению, имен не помню). А помню вот что – смешной рассказ Ю. В. о том, как в Стокгольме в гостинице он услышал разговор ребят из нашей сборной по хоккею.

– Шведы в баре сидят, девок к себе водят, а мы месяц живой п...ы не видели! Что это за безобразие! – возмущались игроки.

Однажды мы вошли в магазин «Березка», были тогда такие магазины, где продавали заграничные товары на специальные чеки, эквивалентные валюте. Ю. В. вдруг застыл как вкопанный и прошептал: «Вон Гаврилов стоит! Видишь, около прилавка с обувью. Это Гаврилов!» И столько в этом шепоте, да и в лице было мальчишеского обожания!

Гаврилов потом сыграл немаловажную роль в нашей судьбе. Мы с сыном ехали на ответственный экзамен, сын поступал в лицей. В дороге на шоссе закипел радиатор машины. Катастрофа! Я стала ловить попутку. Но никто не останавливается, даже соседка по даче, дочь знаменитого режиссера, промчалась мимо, глянув искоса. Мы были в отчаянии, до экзамена оставалось полчаса. Вдруг притормозили «Жигули»; водитель в спортивном костюме открыл дверь, и я не успела ничего сказать, как дверь захлопнулась, и сын укатил с неизвестными. Вернувшись с экзамена, он рассказал, что его подвез САМ Гаврилов, мчался как бешеный, чтоб успеть, и даже ввел в класс, где уже зачитывали тему сочинения, и объяснил, что произошло и почему мальчик опоздал. Я нашла телефон Гаврилова и много раз звонила, чтоб поблагодарить, но не заставала.

Хорошо помню, как смотрели вместе футбол с Алексеем Николаевичем Арбузовым. Алексей Николаевич был с Ю. В. каким-то другим, более естественным, без наигрыша, что ли. Когда-то они очень дружили; жены вместе ездили отдыхать, потом что-то произошло, я не спрашивала, и они отдалились. Но однажды в Дубултах рванулись друг к другу с такой силой давней привязанности, что я изумилась: оказывается, то, что соединяло их, не угасло с годами. Начался новый виток дружбы, дружбы зрелой, бесконечно доверительной и сцементированной любовью к спорту. Часами сидели рядом у телевизора, обмениваясь короткими, только им понятными, репликами. Они любили друг друга и различали за масками, которые каждый выбрал «для жизни» (Арбузов более экзотичную, Юра – более естественную), так вот – различали под масками подлинное лицо друга.

Что еще, кроме главного – чтения и сидения в архивах – происходило в 1961 году?

В издательстве «Физкультура и спорт» вышла книжечка статей, репортажей и рассказов из «туркменского цикла».

Раз в неделю ездил на «Мосфильм» на заседания шестого творческого объединения писателей и киноработников. Небольшой приработок и возможность помочь хорошим и талантливым людям. Например, Геннадию Шпаликову. Ю. В. назначили редактором сценария «Трамвай в другие города», фильм после многих мучений все же вышел; творчество Шпаликова Ю. В. защищал яростно.

Вспомнилась вот какая история. В ресторане Дома кино «обмывали» чью-то премьеру. Мы с Ю. В. сидели тогда за разными столами. Пьяненький Гена Шпаликов вылез на эстраду и все пытался спеть свою песню (кажется, она называется «Палуба»), он покачивался, начинал не в такт; в зале смеялись, беспрерывно аплодировали, кто-то шикал, а он все мотался по эстраде, взмахивая руками, пытаясь дирижировать. Зрелище было тягостное, но пирующие (уже под парами), кажется, этого не ощущали. Вдруг я увидела, что к эстраде подошел Трифонов (в очках, в черном кожаном пиджаке, медлительный и бледный), неожиданно легко вспрыгнул на помост, обнял Гену и увел. Через несколько лет мне припомнилась эта история. Юра сказал: «Сволочи, он был там самым талантливым».

Вот еще что было. Вышел альманах «Тарусские страницы», и в нем Юрин рассказ «Однажды душной ночью». Это почти дословный пересказ записи, сделанной во время пребывания в Ашхабаде. Ночной разговор с испанцем, неизвестно как и зачем заброшенным туда судьбою. Цензура убрала финал. А он был таким, как в рабочей тетради.

«А что было потом? О, потом! Целая жизнь. Миллион жизней. Потрясения и надежды. (Тридцать седьмой год, война, победа гигантской ценой, смерть Сталина и вновь победы, потрясения и надежды.)» Отмеченное скобками изъяли.

Но все равно «Тарусские страницы» стали не только литературным, но и общественным явлением. Для меня этот альманах – одна из главных ценностей моей библиотеки. Для нас, студентов, он был действительно «утолением жажды» духовной.

Была поездка в Болгарию и в Женеву на чемпионат мира по хоккею. Болгария стала любовью на всю жизнь, болгарские друзья – самыми преданными, самыми неизменными и незаменимыми. Ю. В. болел за команду «Левски», конечно, все знал о ней, а в архиве хранится как реликвия фотография знаменитого футболиста из этой команды с подписью.