Из Египта. Мемуары

В каморку ворвался дед Исаак: он боялся, что эти крики привлекут ненужное внимание. В дверь позвонили, отец пошел открывать. На пороге стоял доктор Алькабес.

– Вас сам Бог послал, Бен, – сказала моя бабушка.

– Ее крики с улицы слышно.

– Дайте ей что-нибудь, да побыстрее, а то люди подумают, что мы ее убиваем, – попросил дед Исаак.

Доктор Алькабес направился в комнату горничной, открыл дверь, не удосужившись постучать, велел вскипятить воды и сам сделал укол.

– Если не замолчишь, мы все оглохнем, – пошутил врач.

– Ну что, Бен? – спросила прабабка, когда он вышел от Латифы.

Доктор Алькабес успел проконсультироваться с коллегами. Оперировать было поздно. Так что морфин. Пусть даже лошадиными дозами.

– Не отправить ли ее в больницу? – предложил дед Исаак. – Нам не нужны неприятности.

– В ее состоянии? – ответил доктор Алькабес. – Она, может, и до утра-то не дотянет.

– Но почему она так орет? Вам не кажется, что это чересчур?

– Исаак, она уже не с нами.

На следующее утро привратник проводил к нашей двери двух мужчин в гражданском. Выяснилось, что они из полиции; один говорил по-французски – по его словам, язык он выучил в cole de la Communaut Isralite[82], франко-еврейской школе для бедных евреев и зажиточных египтян, желавших дать детям французское образование.

– Вы знаете, зачем мы пришли, Docteur?[83] – спросили они дедушку Исаака, который еще был в халате. Я был уверен, что они пришли из-за криков Латифы.

– Хотелось бы знать, – ответил Исаак, однако слова его прозвучали не жестко, как он хотел, а заискивающе.

Посетители уселись на диван. Они здесь из-за адресованного ему письма. Какого еще письма? Того самого, которое несколько недель назад прислали ему из Парижа и которое египетский цензор перехватил и расшифровал. Какая-то его племянница сообщала о рождении дочери, которую «мы обрели на прошлой неделе», процитировал он, поглядывая в письмо, и которая «золото, а не девочка».

– Ну? – спросил полицейский, который говорил по-французски.

– Что – ну? – раздраженно бросил дед. – Моя племянница в Париже родила дочку.

– «Золото, а не девочка». Что это значит?

– Я полагаю, это значит, что они очень ее любят.

– Вы полагаете. Детей ведь обычно рожают, – то есть ребенок рождается, – а не обретают, как сказано в письме, – проницательно заметил полицейский.

– Тот, кто верит в Бога, обретает то, что посылает ему Всевышний, – вмешалась бабушка. До прихода полицейских она читала «Равнодушных» Альберто Моравиа и вышла с томиком в руке, заложив пальцем страницу, на которой остановилась. – И по вашей вере так, и по нашей тоже, – продолжала она. – К чему вы клоните?

– А вот к чему: мы располагаем доказательствами, что вы, а прежде и ваш брат Аарон, вот уже много лет переправляли за границу валюту и драгоценности.

Дедушка Исаак обвинение отверг, поспешно вытер верхнюю губу и тут же ущипнул ее большим и указательным пальцем. Лоб его блестел от пота.

– Боюсь, вам придется проехать с нами, – сказал полицейский.

– В каком смысле «с вами»?

– Вы арестованы.

Второй полицейский схватил деда за руку.

– Одевайтесь.

– Еще не хватало!

– Тогда мы увезем вас в таком виде.

– Ни за что. В чем меня обвиняют?

– В измене.

– Египетская чепуха! Мне восемьдесят лет.

Дед попытался вырвать у них руку и едва не упал, но второй офицер удержал его.

– Нельзя же вот так взять и арестовать человека, – заметила моя бабушка.

Мужчины не ответили.

– Куда вы его повезете? – вмешался дядя Арно, задыхаясь, словно перед этим подрался с полицейскими, не желая бросать Исаака на произвол судьбы.

– В участок.

Тут я учуял вонь, огляделся, посмотрел на бабушку, которая, похоже, встревожилась не меньше моего, и наконец заметил на щиколотке и тапке у Исаака какое-то пятно. Дед побледнел. Оперся о каминную полку, словно намереваясь взглянуть на себя в зеркало, обернулся к собравшимся в гостиной и прошептал еле слышно: «Mam querida»[84].

И попросил дать ему время переодеться.

Бабушка Эльза уверяла, что он, как иностранный гражданин, имеет право отказаться покидать дом. Так будет только хуже, ответил Исаак.

Через десять минут он вернулся в гостиную в пальто с барашковым воротником, тростью в руке и моноклем на шее. Открыл портсигар и принялся набивать его сигаретами из инкрустированной шкатулки на одном из приставных столиков. Затем пошел попрощаться с Латифой, которая, почуяв неладное, ударилась в слезы. Услышав ее всхлипывания, расплакались и все собравшиеся в комнате. Домашние высыпали за Исааком на площадку, но он развернулся и сказал:

– Хватит, дайте мне уже уйти спокойно! Что вы кружите у дверей, как стая стервятников?

Прабабка, только что обнявшая сына, невозмутимо стояла в прихожей и казалась скорее удивленной, чем расстроенной; поддерживавшая ее старшая дочь принялась махать Исааку платком, в который только что высморкалась. Эльза с Мартой последовали ее примеру.

– Дамы, сестры, дамы, пожалуйста! – обернувшись, воскликнул Исаак, втолкнул младшую сестру в квартиру и захлопнул дверь.