Из Парижа в Бразилию

Зато сторонники мистера Вельса — а их было очень много — всячески оправдывали и полковника, и судью, который оставил его на свободе.

— Что же особенного сделал полковник Бутлер? — говорили они. — Он ошибся, приняв другое лицо за оскорбителя? Но ведь это нечаянно. Дурного умысла тут не было. Конечно, полковник человек горячий. Но разве это грех? На то он и янки.

Что касается судьи, то разве можно поставить ему в вину, что он немножко виляет хвостом накануне выборов? Ведь это так естественно. С какой стати навяжет он себе на шею могущественного врага через не в меру ретивое исполнение своих обязанностей?

Да, наконец, разве арест полковника возвратит убитого к жизни?

Таковы были чисто американские и совершенно превратные доводы сторонников мистера Вельса.

Полковник отнесся к общественному мнению с полнейшим пренебрежением. В поступках, совершенных им на следующий день, он выказал себя в высшей степени бесстыдным и безнравственным человеком.

Не заботясь о ходивших по городу толках, он бесстрашно разгуливал по улицам, побывал во всех клубах, раздавал советы своим наперсникам, убеждал неверующих, укреплял сомневающихся, подкупал упрямых и вообще пускал в ход все возможные средства, чтобы увеличить шансы мистера Вельса на выборах.

Но, несмотря на все эти меры, Бутлер не вполне был уверен в успехе. В душу его невольно закрадывалось опасение, он чувствовал, что нужно сделать еще что-то такое, что бы окончательно обеспечило за ним победу.

— Ах ты, Боже мой!.. — бормотал он, дергая себя за бороду. — Нужно поскорее устроить дуэль с французом. Я теперь более чем когда-либо заинтересован в том, чтобы мистера Вельса выбрали. Если моего тестя не изберут, то я безвозвратно погиб. Правда, я рискую собственною жизнью на этой дуэли, но риск в этом случае необходим. Если мистер Вельс провалится на выборах, то мне и жизни не надо. Впрочем, я непременно убью своего противника. Это необходимо. Дуэль мы устроим в зале Альгамбры… или нет, лучше в садах Вудварса, при электрическом освещении. Дело это наделает шуму, да такого, что затмит даже вчерашнее приключение. Я снова сделаюсь героем дня, а симпатии избирателей вещь настолько капризная, что у мистера Вельса могут появиться новые тысячи голосов в его пользу… Решено, еду в Дворцовую гостиницу.

Но господин Бутлер строил свое здание на песке.

Явившись в номер наших друзей, полковник застал Жюльена и Жака за беседою с Перро. Они давали канадцу наставления по поводу отъезда последнего в Карибу.

Разумеется, полковника приняли очень холодно. Жюльен презрительно смерил его взглядом с ног до головы, а Перро без церемоний повернулся к нему спиною.

Жак отнесся к приходу полковника не с таким хладнокровием. Он буквально вышел из себя от гнева.

— Черт возьми! — вспылил он. — Надо отдать вам должное, милостивый государь, что вы удивительный наглец. Вы смеете являться сюда и предлагать мне дуэль?

— Но, сударь, — отвечал Бутлер, несколько смутившись, несмотря на всю свою наглость, — ведь вы же сами мне ее обещали…

— Обещал?.. А теперь я обещаю вытолкать вас вон, если вы сами не уберетесь отсюда.

— Как, сэр?.. Вы, следовательно, отказываетесь от дуэли?

— Решительно отказываюсь. Я и прежде находил вас человеком неблаговоспитанным, видел в вас не более чем оригинала. Не всем же иметь хорошие манеры, убеждал я себя, принимая ваш вызов и согласившись стреляться с вами, как равный с равным. Я, пожалуй, согласился бы иметь своим противником carpet-bagger'a… даже rowdy, но с убийцей у меня ничего не может быть общего. Вы не представляете собой достойного противника, вы добыча палача. Вы висельник. Ступайте вон отсюда.

Полковник не двигался, оглушенный, пораженный этим тяжким оскорблением.

Жак крикнул с еще большей запальчивостью:

— Что же вы стоите? Вон, говорю вам! Ступайте вон! Мы не полисмены и не желаем, чтобы вас арестовывали в нашем номере.

У американца вновь кровавая пелена стала застилать взор. Инстинкт убийцы проснулся в нем с новой силой.

Осознать себя поруганным, опозоренным, втоптанным в грязь — и когда же? Накануне предполагаемого торжества! — он быстро решился на отчаянный поступок.

Из груди его вырвался хриплый крик.

В одну секунду он опустил руку в карман и приставил револьвер к груди Жака.

Щелкнул курок… Все это произошло с, такой молниеносностью, что Жак не успел даже пальцем шевельнуть. Он понял, что погиб, и закрыл глаза.

Однако выстрела не последовало. Вместо него в комнате послышался звук падающего тела и чье-то хрипение.

Затем другой голос глухо произнес:

— Теперь уж ты, негодяй, не отвертишься!.. Не-ет!.. Теперь я с тобой разделаюсь навсегда.

Жак открыл глаза.

Американец лежал на ковре с посиневшим лицом и тяжело хрипел. Жозеф Перро коленом давил ему грудь.

Траппер, искушенный за свою бурную жизнь во всевозможных приключениях, как только вошел полковник, сразу, всем своим существом почувствовал, что должна последовать схватка, и приготовился ко всякой случайности.