Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

Принесение поздравлений в Зимнем дворце длилось несколько часов. Поздравлявшие сначала целовали руку императрицы-матери, а затем подходили к молодой государыне. Обе императрицы к концу выглядели совершенно изможденными.

В память этого юбилея были учреждены юбилейные медали и особый романовский знак, жалованный всем лицам обоего пола, имевших счастье лично принести в тот день поздравление Их Величествам¹⁷².

Знак этот было положено считать наследственным, переходящим лишь к старшему сыну или дочери.

Весной этого же года государь с семьей выехал по Волге в Кострому¹⁷³ в свою «Романовскую вотчину», а оттуда прибыл в Москву, где юбилейные торжества и окончились.

Я никогда не забуду волнующего впечатления, вынесенного мною из тогдашних московских дней. Единение царя со своим народом в них сказалось наглядно – единение не только внешнее, но еще больше духовное.

В особенности осталась незабвенной картина, когда государь, сойдя с коня, направился пешком, по примеру своего предка, в Кремль в предшествии, как было тогда, многочисленного духовенства.

Народ тогда прорвал шпалеры войск, бросился к государю, тесно окружил его и вместе с ним через узкий проход заполнил Кремль.

Согнать такое невообразимое количество людей и заставить их быть такими искренними было бы не по плечу всей полиции мира.

Как могли государь и государыня до самой кончины не верить в искреннюю преданность и любовь к ним простого народа, когда такие картины им лично приходилось переживать неоднократно.

XX

Из моей флигель-адъютантской службы

Столь неожиданный и так нежеланный всеми брак моего великого князя с два раза уже разведенной г-жой Шереметьевской-Мамонтовой-Вульферт, как я уже сказал, отозвался на мне лично самым тягостным образом.

О моих внутренних переживаниях я не буду тут говорить – они, конечно, принадлежат только мне одному, да и в то особенно горькое время я не делился ими даже с самым близким мне другом – женою. Скажу только, что о своем дальнейшем служебном положении я тогда не думал.

Рушилось все то, с чем связывались мои мечты и стремления, и продолжать мою службу при опеке великого князя в качестве его лишь номинального адъютанта я совсем не желал, о чем и сообщил Михаилу Александровичу в своем прощальном к нему письме, прося его доложить государю мое прошение об отставке¹⁷⁴.

На это письмо я не получил никакого ответа, хотя великий князь его и читал вместе с г-жой Брасовой.

Три раза затем я просил государя освободить меня от этой ставшей ненужной должности и от тяготивших меня обязанностей по опеке, но Его Величество не давал на то согласия.

В начале марта 1913 года, вскоре после Романовских торжеств, я подал в четвертый раз через министра двора мою просьбу об увольнении, указывая, что все дела великого князя мною уже переданы высочайше над них учрежденной опеке и что в моем дальнейшем заведовании ими уже более не представляется надобности.

Вечером в субботу 13-го марта ко мне неожиданно в Гатчину позвонили по телефону от министра двора: граф Фредерикс просил меня возможно скорее к нему приехать, но по какому делу – не говорил.

Я вспомнил, что в субботу всегда бывал его обычный доклад у государя, и этот вызов относил к какому-нибудь новому и срочному распоряжению, касавшемуся великого князя. Такие распоряжения тогда получались часто и большей частью были неприятны.

Я быстро собрался и с первым же подходящим поездом уже поздно вечером приехал в дом министра на Почтамтской.

Граф Фредерикс встретил меня не как обычно, а с некоторой официальной торжественностью, с какой этот изящный, полный придворных традиций старик любил иногда передавать другим о лично им полученных повелениях государя. Он встал из-за стола, двинулся мне навстречу, остановился среди комнаты и выпрямился.

– Я докладывал сегодня Его Величеству ваш рапорт об отставке, – начал он. – Государь соизволил вас уволить от должности адъютанта Михаила Александровича, но Его Величеству не угодно, чтобы вы совсем уходили со службы. Государь говорил мне о вас в самых сердечных выражениях и повелел мне передать вам, чтобы вы оставались впредь при нем, в его свите, – и тут его голос зазвучал совсем громко, – и пожаловал вас сегодня своим флигель-адъютантом. Примите от меня первого мои самые искренние пожелания… я очень радуюсь вашему назначению.

И милый старик, сам немного взволнованный от своей торжественной речи, обнял меня и поцеловал.

– Смотрите не ожидайте высочайшего приказа о вас, – добавил он шутливо, – а завтра же явитесь Его Величеству…

Это напоминание о существующем еще с давних царствований обычае – не позднее, чем на другой день после пожалования, являться в свитской для принесения благодарности государю, меня немного смутило.