Для успеха надо было бы иметь больше находчивости, упорной настойчивости и даже нескромной надоедливости, которыми я совсем не обладал. Все мои товарищи по выпуску из корпуса и академии, даже младшие в смысле карьеры и чинов, ушли намного дальше меня и занимали давно видные должности.
Как-то в случайном разговоре по поводу чинов и повышений государь шутливо сказал мне:
– Я надеюсь, Мордвинов, что вы-то не очень печалитесь, что вы только полковник. Ведь чин, в сущности, кроме тщеславия, ничего не дает, а человек остается таким же, каким и был. Я и сам вот остался такой же полковник, как и вы.
– О, конечно, Ваше Величество, – отвечал я, – большего, чем оставаться вашим адъютантом и поэтому иметь возможность видеть часто вас во время своих дежурств, я и не желал бы. Генеральский чин[7]
мне в том только бы мешал.В начале апреля вся моя семья из-за расстроенного здоровья жены и дочери уехала на несколько месяцев на южный берег Англии, в Корнваль, и я намеревался через несколько недель, получив отпуск, присоединиться к ним.
Узнав об этом, государыня-мать призвала меня к себе и предложила сопровождать ее в предстоявшей ее поездке в Англию, к сестре, говоря, что по приезде в Лондон я могу сейчас же уехать к своим и вернуться с ними обратно в Россию, когда захочу.
Я с радостью принял это милое, внимательное предложение императрицы, являвшееся снова в глазах многих явным доказательством моего предстоящего назначения.
Вспоминаются при этом лица и намеки провожающих нас тогда на вокзале Царскосельской императорской ветки в Петербурге. Они так характерны для всякого двора и для всякого завистливого и ревнующего человека.
Выехали мы в самом начале мая поздним вечером. Кроме князя Шервашидзе, графини Менгден и меня, императрицу в этом заграничном путешествии сопровождала и бывшая воспитательница государыни m-elle de Les Kailles (де Лескаль. –
M-elle de Les Kailles была премилая старушка, живо интересовавшаяся всем происходящим – очень наблюдательная и вдумчивая. Она сердечно относилась к моей жене и мне особенно нравилась своим прямым характером и независимыми, подчас очень резкими суждениями. Не всегда, но довольно часто я чувствовал в ней, в иностранке, что-то наше, русское, старинное, даже порою помещичье.
Она воспитывала и остальных дочерей Христиана IX, но, кажется, больше всех любила нашу императрицу, отвечавшую ей не менее теплым чувством. M-elle de Les Kailles сильно недолюбливала придворную жизнь, но тем не менее часто приезжала в Россию, чтобы погостить у государыни, всегда радовавшейся ее приезду…
Несмотря на довольно безмятежно протекавшую в те дни наружную политическую жизнь, все же и тогда в ней чувствовалось известное напряжение. Все народы жаждали тогда «одного только мира» и, желая этого мира, по-старинному и, как говорят, мудрому правилу готовились к войне. Готовилась к ней, пожалуй, упорнее других и Германия – у нее для этого было и больше, чем у других, и посторонних завистников, и своих собственных вожделений.
Я вспоминаю, как нам тогда бросались в глаза обширные платформы для высадки войск, устроенные немцами заранее на границах Бельгии, и как мы, указывая на них, дразнили m-elle de Les Kailles, говоря, что ее Брюссель непременно будет вскоре занят немцами и что ей придется очистить свой дом для победителей, германских офицеров.
Государыне не нравились наши шутки, и она порядочно на них сердилась. Но кто из нас мог думать в те дни, что такая шутка могла оказаться когда-нибудь пророческой! У императрицы же даже такое напоминание, видимо, связывалось с ее постоянным беспокойным предчувствием!
Со дня захвата Пруссией принадлежавших Дании земель – что государыне лично пришлось пережить в ее молодости – она действительно не любила немцев, высказывая это неоднократно в беседах с близкими людьми. Но ее нерасположение распространялось главным образом лишь на правительственные круги, а не на само население. Она все же сознавала, что и в ее датских предках было много немецкой крови. Мне вспоминается, как часто, проезжая по Германии, императрица любила во время остановок выходить к собравшейся на платформе любопытной немецкой толпе, в числе которой всегда бывало много детей. Она им задавала всевозможные добродушные вопросы и обыкновенно щедро оделяла их вынесенными из ее поезда конфетами и фруктами… Впрочем, она делала это и в других странах. Она по праву не смешивала население с политикой верхов…
В Берлин наш поезд прибыл тогда довольно рано200
. Остановки в нем на этот раз никакой не предполагалось, что очень успокаивало государыню-мать. Она всегда волновалась и не любила встречаться с императором Вильгельмом, обыкновенно старавшимся оказывать ей всякими способами свое особенное внимание, бывшим чрезвычайно к ней любезным и очень разговорчивым, но всегда, как ей казалось, преследовавшим при этом какие-то ей неведомые, пугавшие ее политические цели.