Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

Но в нем было и то, что редко встречается не только у носителей власти, но и у простого человека, – полное доброжелательство к людям и потребность с ними сблизиться, не исключая при этом и своих политических противников, на дружеской почве. Других врагов, не политических, у него, кажется, не было.

Манера, с которой он это высказывал, благодаря непринужденности и простоте была невольно подкупательна и вызывала соответствующий отклик даже у враждебных к его политике людей.

Если степень искренности и доброжелательности, как уверяют, можно легко определить по смеху, то король смеялся не только искренно, но и заразительно.

Мне вспоминается при этом случае довольно забавная встреча однажды перед нашим обедом в Карлсбаде Эдуарда VII с его первым лордом адмиралтейства, адмиралом Фишер, большим другом России.

Когда адмирал в конце обеда вошел в нашу комнату, король произнес только удивленно-радостное восклицание и сейчас же начал смеяться. Адмирал, сделав почтительный поклон, в свою очередь не смог удержаться от смеха. Король и подданный долго так стояли друг против друга, не говоря ни слова, и в их не прекращавшемся, а все усилившемся смехе было столько безграничного добродушия и веселости, что и мы все невольно заразились их примером.

Небольшая вначале натянутость была быстро у нас сломлена, и наш обед прошел в самом оживленном настроении.

Умея легко быть веселым и общительным, король умел также легко быть серьезным и даже среди охватившего оживления помнить о деле.

Я вспоминаю одно его возвращение со скачек, где принимали участие и его лошади, взявшие тогда приз. Большой любитель всякого спорта и охоты, король был очень доволен и особенно оживлен, но за каких-нибудь 5 минут до Лондона он сделался вдруг серьезен и удалился в свое купе, извиняясь, что ему надо хорошенько обдумать важную речь, которую он должен произнести сейчас же по приезде.

На следующий день эта речь появилась в газетах. Она была составлена весьма красиво и содержательно и занимала целый газетный столбец.

Своим высоким положением король не в пример многим коронованным особам, видимо, не тяготился и почти никогда не высказывал неудовольствия, что имел много занятий и мало свободного времени.

Вся важность и неотвратимость лежавшей на нем ответственности все же сознавалась им, судя по многим поступкам, очень сильно, хотя он о ней старался не упоминать.

Кажется, только один раз, и то в шутливой форме, он поделился с другими воспоминаниями из дней своей юности, когда он впервые ознакомился с нелегким чувством единоличной ответственности. «Мы были, – рассказывал он, – несколько человек на охоте, дул сильнейший ветер, и нам всем хотелось очень курить, а единственная спичка, которая могла бы спасти положение, находилась у меня одного. Отдать ее для зажигания другому было бы малодушием. Помню, с каким вниманием и какими долгими обдумываниями я старался, чтобы ее не погасил ветер. Надо сознаться, что чувство даже такой ничтожной личной ответственности, когда на вас смотрят и ждут, – не из приятных».

При существующих в Англии обычаях и законах ему было трудно, почти невозможно навязывать свою волю своим министрам. Он не желал и открыто идти против течения; но он очень находчиво вдохновлял своими мыслями и желаниями всех этих влиятельных лиц, с кем соприкасался, и его мнение в окончательных решениях министерства играло почти всегда первенствующую роль. Он стремился также всеми силами к сближению двух главных в Англии партий, добивался и тут многого, но все же чувствовал себя более сильным во внешней политике, чем в политике внутренней, и здесь он своим влиянием принес громадную пользу делу мира. Менее чем кто-либо в его тогдашнюю пору он желал войны…

В Мариенбаде король жил совершенно запросто, частным человеком⁷⁹

. В его свите был один только чрезвычайно милый генерал Кларк (sir Stanley Clarce), но его особа тщательно охранялась как австрийской полицией, так и своей собственной, особенно многочисленной.

Когда король приезжал к нам, мы уже задолго знали о его предстоящем прибытии по тем людям, которые не появлялись в обычные дни у нашей гостиницы, и по начинавшим за некоторое время шмыгать по всем направлениям автомобилей.

Неуправляющие короли, насколько я мог вынести впечатление и в дальнейшем, охранялись за границей даже усиленнее, чем неограниченный русский самодержец.

Для охраны великого князя было назначено австрийцами лишь два полицейских чина в гражданском платье, неуклюже следовавших за нами на почтительном расстоянии при всяких наших передвижениях.

Нас это сильно стесняло, и мы делали неоднократные попытки, чтобы от них избавиться, но всегда неудачно. Как меня уведомила тогда наша заграничная тайная полиция, известный организатор политических убийств из-за угла Борис Савинков пребывал за границей, и рекомендовалась особая осторожность, так как на его долгое бездействие рассчитывать было нельзя.