Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2

– Как?! Без сопротивления?! – спросил я. – Ведь приказано Финляндской дивизии задержать карательный отряд Крыленко!

– Какое тут сопротивление? – и они безнадежно махнули рукой.

– Что ж там, в штабе, так копаются? Не вышло ли отмены?

– Нет, – ответили мне, – уже укладывают вещи и бумаги на автомобили – вероятно, скоро приедут, – и затем торопливо отошли, увидев какой-то подходивший поезд.

Я снова вошел в свой поезд, к которому уже был подан локомотив, отыскал свое купе, распределил вещи и стал ожидать…

Вскоре приехала румынская миссия, затем сербы, итальянцы, японец и часть французов и англичан.

Привезли и тяжелый багаж. Было уже около 12 часов дня, а остальные все не появлялись. Такое опоздание уже начинало начальника ударного батальона и меня заботить, а находившиеся в поезде иностранцы сами не могли мне объяснить причины задержки остальных, уверяя только, что перемены нет и что решено непременно сегодня же уехать из Могилева.

Был уже час дня, Крыленко, по слухам, подъезжал то к Витебску, то уже к Орше, чтобы узнать на месте причины замедления, я с кем-то из офицеров миссии поехал на автомобиле в гостиницу, где жили наши союзные представители.

Внизу были нагромождены горой ручные чемоданы, все было, видимо, готово к отъезду, но, войдя наверх в столовую, я, к моему удивлению, застал всех спокойно сидящими за завтраком.

– Что такое? – упрекнул я полусерьезно-полушутливо бельгийца барона Риккеля. – Я с 7 утра жду вас на вокзале, локомотив давно подан и под парами, начальник конвоя волнуется, а вы здесь спокойно завтракаете и не думаете уезжать! Даже не предупредили меня, что вышла перемена!

– Успокойтесь, – сказал мне, по обыкновению весело, Риккель, – перемены никакой нет, мы все-таки уезжаем. Но об отъезде Духонина узнали писаря и разные команды – и не отпускают его из штаба… говорят, даже выбросили все уложенные уже дела из автомобиля и заперли ворота, а без Духонина мы решили не уезжать. Теперь идут там какие-то переговоры. А пока садитесь и завтракайте… быть может, долго не придется завтракать в таких приличных условиях.

«Хороши приличные условия!» – невольно подумал я, но сел за стол, так как был очень голоден. Завтрак кончился, прошло еще часа 2–3.

«Переговоры», видимо, все продолжались. О них неоднократно справлялись по телефону, посылались офицеры узнавать, но результат был все неопределенный. То Духонин решил под давлением штабных команд оставаться, то решил уезжать и только ждал для этого удобной возможности. Наступило время обеда, который был подан в положенное время и за которым определилось, что вряд ли что сможет выясниться в этот день, и большинство из союзных миссий решили переночевать у себя в городе и отдали распоряжение, чтобы их вещи, необходимые для ночлега, были привезены обратно из поезда.

Меня с моей гостиницей «Франция» уже ничего не связывало, и я, чтобы не вставать утром рано и бесплодно не искать извозчика, решил ночевать в вагоне.

Я зашел ненадолго к своему приятелю доктору Чашкину, которого ранее не успел предупредить лично о своем возможном отъезде.

К сожалению, я не застал его и на этот раз дома и, подождав некоторое время, написал ему короткую записку, в которой предупреждал, что часы Ставки сочтены, и, объяснив, в чем дело, добавил, что если завтра утром, до 10 часов, мои иностранцы и Духонин будут по-прежнему не приходить ни к каким решениям, а вести бесплодные переговоры с писарями и спокойно ждать, как их захватят большевики, то я не иностранец и никаким образом не желаю попадаться в их руки.

И так как из всех решений самое худшее ни на что не решаться, то я и решил больше не выжидать, а, имея отпускной билет в кармане, пробраться на север, к своей семье, чтобы, если будет возможно, вывезти ее на юг – а что дальше, там будет видно.

Затем я зашел ненадолго в Могилевский братский монастырь, чтобы приложиться к чудотворной иконе Божьей Матери и помолиться перед долгим, неизвестным путем.

На вокзале я с трудом в темноте отыскал свой поезд, уже отведенный на далекий запасный путь, нашел в нем спящими некоторых из младших офицеров иностранных миссий, кое-как сам устроился на ночлег и забылся в полудремоте.

Проснулся я утром 19 ноября, довольно поздно, когда было уже светло. Никаких распоряжений о приготовлении поезда к отправлению сделано не было; ничего не передавали и об отмене.

Я попросил кого-то из ночевавших в поезде иностранных офицеров, ехавших за «новостями» в город, сказать мне по телефону о том, что, наконец, у них решено, и предупредить, что каждый час дорог. Просил его также сообщить полковнику Базарову, что буду ждать до 10 на вокзале в поезде, и если не получу никаких распоряжений от них, то уеду в разрешенный мне уже отпуск.

Офицер уехал, прошел час, другой – распоряжений об отъезде все нет. Приехал из штаба какой-то иностранный офицер, но и он не знал, на чем порешили.