Из родной старины

— Сказано тебе, что на утро здесь будет. Молодцы говорили, что у него казаков вдвое больше нашего… Слышь, атаман, вот на рассвете и нагрянем на монахов! — крикнул рыжебородый есаул и лихо сверкнул воровскими глазами.

Атаман Нечай ничего не ответил, только опять налил из кувшина сыченого меду.

Дверь со скрипом растворилась, и, сдернув рваную шапку, в горницу вошел вороватый парень Никитка Шарапов. Утирая рукавом намокшее лицо, он низко поклонился казакам.

— За каким делом? — грозно крикнул атаман Нечай.

— Уж с такой весточкой хорошей, что лучше и не надо, — зачастил Никитка. — Прикажи, батюшка-атаман, слово молвить.

И, подойдя поближе к атаману, лукавый мужик за говорил вполголоса:

— Словил я сейчас с ребятами парня одного из монастыря, здешнего купца сынишка — Нелюб Морнеев; батька-то его Викул у нас первый богач; как вы наехали, добрые молодцы, он все добро куда-то схоронил. Я, признаться, пошарил у него в избе, да ни пылинки не нашел, а Нелюбка-то в монастырь утек и здорово наших позавчера колотил… Стал это я за стариком примечать: думаю, наедет парень отца известить… И что ж, атаманы-молодцы, по-моему вышло!

Никитка гнусливо захохотал и ударил обеими руками по мокрым бокам.

— Лежу я сейчас за плетнем около избы стариковой, гляжу, прошмыгнул кто-то, постучался, и шмыг в дверь… Я сейчас за молодцом, оцепили избу да и накрыли голубчиков. Ты, атаман, старика-то огоньком прижги, — он тебе сундуки-то полные покажет… А парня тоже насчет монастырей попытай: ему там все ходы да выходы ведомы…

— Это ты дело молвил, — крикнул атаман и бодро вскочил на ноги. — Тащи их сюда!

Крепко связанных втолкнули в горницу Нелюба Морнеева и его отца.

Старый купец, сгорбленный и худой, крестился и тихо шептал молитву. Парень смело и сердито поглядывал на казаков.

В избу ввалились еще казаки и мужики. Атаман Нечай, подбоченясь, подошел к старику.

— Эх, ты, седая борода, чужой век заедаешь!.. А вот добрые люди сказывают, что больно ты свое добро бережешь. Поделись-ка с нами, молодцами бездомовными… А ежели тебе лень сказывать, мы тебя подбодрим.

— Нет у меня ничего, все отняли, — глухо ответил старик.

И потухшие, выцветшие глаза его сурово взглянули на лихого атамана.

— И ты мне мукой лютой не грози, я и без того одной ногой в могиле стою…

— Ишь ты, какой упрямый старик!.. — засмеялся рыжий есаул. — А вот я тебя за бороду седую потаскаю для острастки…

Длинная, желтоватая борода купца очутилась в мозолистом кулаке казака, и ходуном заходила дряхлая голова его…

Застонал старый Викул… не от боли, а от обиды да от позора.

Напряг Нелюб всю силу молодую, рванул на себе веревки и хотел броситься на помогу к отцу, да облапили его дюжие казацкие руки и пригнули к земле.

— Воры! Разбойники! Бесстыжие мучители! — закричал парень. — Мучьте меня, режьте на мелкие куски, только старика оставьте! Бога вы не боитесь, на седую голову поднимаете руку!..

Атаман остановил есаула и, злобно усмехаясь, вымолвил:

— А вот мы сейчас старика-купчину подогреем: старые кости тепло любят… Дайте-ка сюда подожженную лучину…

Мигом притащили казаки раскаленные головни.

— А ну, подпалите ему седую бороду… А ты, купецкий сын, смотри, как отца угощают, и тебе очередь придет…

Нелюб закрыл глаза и заскрежетал зубами.

Старика положили на лавку.

По всей горнице запахло гарью. Седая борода затлелась, задымилась, потрескивая… Огонь жадно палил морщинистое, бледное лицо старого купца.

— Господи Иеусе Христе! — стонал старик. Пришла смерть моя…

Сын отвечал на вопли отца глухими стонами.

Наконец, старик лишился голоса и сознания. Словно труп, лежал он на лавке, и страшно было его черное опаленное лицо.

Казаки и мужики толпились кругом него с шутками и насмешками.

— Бросьте старика, — сказал атаман Нечай и подошел к Нелюбу.

— Слушай, парень! — вымолвил он грозно, толкнув его ногой. — Коли хочешь, чтобы твой батька жив остался, сослужи нам службу. Крепко слово атамана Нечая. Сейчас велю старика на осину вздернуть, ежели ты меня с казаками к монастырю не подведешь… Да подведи тихо, скрытно… Укажи ходы тайные, как к монахам пробраться… Так подведи, чтобы врасплох застать иноков… Хочешь, что ли?.. He то с отцом прощайся!

Бешеным взглядом впился Нелюб в разбойника. Искривились его бледные губы, весь он дрожал, но слова не вымолвил.

Тихо стало в горнице. Казаки молчали. Только осенний дождик стучал в окна, да слабо стонал измученный старый Викул.

— Поведешь, что ли? — свирепо закричал атаман Нечай. — Эй, молодцы, тащите старика, приготовьте петли…

Молодой Нелюб затрепетал, как раненая птица, и, подняв бледное лицо, сделал движение вперед.

Старик, опять грубо схваченный казаками, с неожиданной силой оттолкнул их и обернул к сыну свое обожженное, закопченное лицо.

— Слушай, Нелюб! — громко и отчаянно крикнул он. — Слушай приказ отцовский! Христом Богом заклинаю тебя, не предавай святую обитель в руки разбойничьи… Не трепещу я мученической смерти, не страшись и ты лютого мучения… Не служи врагам государевым! Соблюди святую обитель, и встретимся мы с тобой в раю Христовом!..