Из смерти в жизнь

И пятнадцать тысяч вчера назад, когда мы с тобой впервые взглянули друг на друга, не было ли наше будущее таким, какое оно есть на деле? Оно, конечно, было связано с нами будущими и потому недостижимо… но не ожидало ли оно нас уже тогда? Никто ведь не считает, что центр земли, будучи недостижим, не существует, пока кто-то до него не добурится.

На самом деле я даже не могу сказать, что в миг нашей первой встречи будущее было совершенно недостижимо. Ведь, заглянув в твои глаза, я (как я это помню!) пережил странное, поразительное чувство, давно списанное на игру воображения, но незабываемое. Твои глаза представились мне окнами, и занавески на них раздвинулись, открыв на миг широкое, нежданное и неведомое пространство: затемненное расстоянием, но несомненное видение нашего общего будущего. Я, конечно, не мог рассмотреть его отчетливо, ведь зрелище мелькнуло лишь на миг, а я был глупый мальчик. Но я увидел, или так мне показалось, то, что теперь узнаю во всей нашей жизни, что так долго росло и только в последние годы начало расцветать. Сегодня волосы у нас седеют, на лицах след годов. Но цветы раскрылись. И странно, что я видел каждый цветок еще до того, как было посеяно семя.

Фантазии, чистые фантазия? Возможно! Но, когда мы думаем о времени и о вечности, разум мутится. Самые тонкие вопросы, на какие мы способны, оказываются сформулированы неправильно, ведь они — только трепыхание крылышек еще неоперившегося человеческого разума.

Первый акт творения, взорвавший космос к бытию, был — или не был (или то и другое сразу) — в вечной со-реальности с сегодня и с последним слабеющим теплом последней умирающей звезды.

Глава 5 Будущее человека

Духу человеческому открывается видение — Он пытается вспомнить видение — Огромность и ужас — Мотылек вылупляется из куколки — Шесть миров человека — Конец человечества

Духу человеческому открывается видение

Колокола! Колокола звонят о победе. Они пробуждают благодарность в каждом сердце, и радость — во многих, а в некоторых — жесткую память о прошлых обещаниях, так и не исполненных до сих пор. И кое-кто в нестерпимом конфликте надежд и недобрых предчувствий охвачен молчанием. Они-то, и только они, в глазах смятенного духа человеческого, обращены к стене тумана.

Равнодушный к колоколам и трубам, к парадам, знаменам и торжествам, дух человеческий смотрит в пелену будущего с надеждой и новыми опасениями. Он всеми своими глазами тщится пронзить непроницаемый туман. Он так сосредоточен на пелене будущего, что настоящее незамеченным проносится мимо него.

Он впадает в странный транс. На долгое мгновенье, пролегшее между двумя ударами полкового барабана, он был вырван из времени в вечность и вновь обрушился в гребень волны настоящего, обогатившись великим переживанием. Между двумя рыками трубы дух человеческий увидел все эры будущего, собственную старость и смерть. Увидел он и жизни тысячи миров, и смертный срок космоса. Он увидел Дух — истинный Дух, достигший, наконец, полного роста, но искалеченный, ощупью отыскивающий путь к Темной незнакомке. Но отдалась ли та своему возлюбленному, дух человеческий не узнал.

Он пытается вспомнить видение

Колокола все звонят. Толпы столицы ликуют. Но дух человеческий забыл о них, погрузившись в блекнущие воспоминания об этом великом мгновении.

Что сталось с ним? Если бы вспомнить пропавшее видение! Он помнит только, что в нем открылась огромность, непостижимая для человека: огромность одновременно (как незначительны, как досадно пусты эти стертые слова!) ужаснейшая и прекраснейшая неподвластным человеческому воображению образом. И в объятиях этого видения, подобно клетке в живом теле, подобно слову в великой песне, дрожью струны в огромном оркестре, мгновеньем бытия, давно забытого и вечного, жила и умирала наша вселенная пространства и времени, галактик со множеством миров, со множеством разнообразных духов. Леденея и отчаиваясь при смутных воспоминаниях об этой огромности, дух человеческий все же стремится нырнуть в нее, напиться ею, как олень водами ручья. Ведь эта громада, непостижимо чужая, в то же время (каким образом?) странно знакома и даже близка ему. И тот миг на отдаленнейшей вершине бытия был в то же время (но как, как такое могло быть?) потрясающим возвращением домой.