Раймонда достала из чемодана халат и разгладила его.
— Реми, неужели вы не понимаете, что дядя специально старается вас позлить? Могли бы и догадаться.
— По-вашему выходит, что дядя всего лишь хотел позлить меня и только ради этого так загорелся привезти сюда нас — и вас? В конце концов, мы могли бы совершенно спокойно приехать завтра утром с отцом. Но нет, дяде непременно надо было провести вечер здесь, с нами — и с вами.
— Реми, ну что вы пытаетесь в этом выискать?
— Просто удивительно! Раймонда, можно подумать, что вы вообще не видите в людях плохого.
Она надела халат: он застегивался сбоку, как у медсестер.
— Бедный мой Реми! Вам и в самом деле нравится мучить себя, выдумывать невесть что!
Раймонда потрепала его по белокурой голове и улыбнулась.
— Поверьте моему слову, ваш дядя не так уж опасен.
— Откуда вам знать? Или вы, может, перевидали немало мужчин и хорошо их изучили?
— Во-первых, не смейте разговаривать со мной в подобном тоне…
— Но Раймонда!.. Неужели вы не видите, что я несчастлив?
— Перестаньте! — вскричала она раздраженно. — Пойдемте-ка лучше накрывать на стол. Идемте, идемте!
— Раймонда, подождите… — умоляюще обратился к ней Реми. — Скажите, до службы у нас где вы были?
— Вы же прекрасно знаете, я вам уже тысячу раз рассказывала. Я жила в Англии… Реми, мне не нравится, как вы себя ведете. Последние несколько дней вы…
Раймонда взялась было за ручку двери, но Реми остановил ее, придержав за локоть, и прошептал:
— Поклянитесь мне сейчас же, что никто… я хотел сказать — не ухаживал за вами.
— Однако вы начинаете дерзить.
— Поклянитесь! Прошу вас, поклянитесь!
Она посмотрела ему прямо в лицо, и он увидел ее совсем близко, как никогда прежде не видел. В ее зрачках отражались выпуклые очертания окна и крошечное облачко. Реми показалось, что он сейчас упадет — прямо на это близкое лицо. Он закрыл глаза.
— Клянусь вам, Реми, — тихо сказала она.
— Спасибо… Постойте еще… немного.
Реми почувствовал, как она нежно гладит ему лоб — совсем как мама когда-то давно, — и оперся плечом о стенку.
— А теперь будьте умницей, — сказала Раймонда и взяла его за руку. — Идемте… Пойдемте вниз!
— Значит, вы остаетесь у нас?
— Так, по-моему, и разговоров даже не было о том, чтобы мне уйти.
— Но вы остаетесь… из-за меня?
— Конечно.
— Как-то вяло сказано. Скажите так, чтобы я поверил.
— Ну конечно! Так — верите?
Они оба рассмеялись; между ними внезапно возникло чудесное понимание. Она не лжет ему, не может лгать — он об этом обязательно догадался бы. И сейчас он точно знает: она не сердится, ей нравится такая дружеская близость. Раймонда вела его вниз. Реми подумал, что когда он достигнет совершеннолетия, ей будет двадцать девять, но тут же отогнал эту мысль и еще крепче сжал руку Раймонды.
— Ужинать придется при свечах, — заметила Раймонда. — Из поселка уже никого не вызвать — слишком поздно.
Они вошли в просторную столовую, Реми открыл дверцы буфета, а Раймонда тем временем стелила на стол скатерть.
— Реми, вы, по крайней мере, не утомились? — спросила она. — Не хватает мне еще нагоняй получить… Нет-нет, здесь нужна подставка для фаянсового блюда… Дайте-ка мне, так быстрее будет.
В кухне сбивали яйца для омлета, откупоривали бутылки. Клементина всегда ладила с дядей Робером. Ей не претили его резкость и грубоватые шутки. Дома, в Париже, в те дни, когда дядю приглашали отужинать, он непременно заглядывал на кухню: приподнимал крышки кастрюль, принюхивался к дымящемуся вареву, щелкал языком или же советовал: «Бабуля, не мешало бы немного уксуса добавить, а?»
И Клементина соглашалась. Иногда он приносил в портфеле бутылочку-другую хорошего бургундского вина. Дядя подмигивал Клементине: он знал, какая она чревоугодница. Стоило дяде посмотреть на кого-нибудь из-под тяжелых век, как он сразу же обнаруживал такое, в чем сам человек едва ли захотел бы признаться. Дядя понимающе хохотал так, что пристежной воротничок весь исчезал под подбородком. Возможно, когда-то он вот так же смеялся, глядя на маму.
Раймонда наполнила графины и бросила в стакан с водой таблетку.
— Чтобы лучше спалось, — объяснила она. — Вам тоже надо бы принять снотворное, Реми.
— К столу, дети мои! — вскричал дядя. — Я мою руки и иду.
Реми зажег свечи, вставил их в подсвечники, а Раймонда между тем нарезала хлеб, расставила по местам стулья.
«Сяду рядом с ней», — решил Реми.
Клементина внесла суп; все уселись за стол, включая дядю, который в одной руке держал две бутылки, а в другой — свой кожаный портфель.
— Уф, до чего же я вымотался… Что-то мне не очень нравится это похоронное освещение, не слишком-то с ним весело, и мигает то и дело… Нет, я суп не буду.
Он вынул из портфеля какие-то папки, раскрыл их перед своей тарелкой и принялся жевать большой кусок хлеба, энергично работая челюстями.