Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Реми поднялся, постоял в нерешительности. А если он наткнется на Клементину — что тогда сказать? A-а, к черту!.. Главное, есть за что бороться… против них всех. Он взялся за ручку двери и вдруг понял: да ведь он, можно сказать, борется за свою жизнь! Нет, не имела права Раймонда уехать и оставить его в плену у… У кого? У чего? Этого Реми не знал, но твердо верил теперь: он в заточении… Он рывком, чтобы не скрипнула, распахнул дверь. В полумраке смутно угадывались очертания стен, перил, лестницы, которая уходила вниз, словно под воду, на дно. Вот оно, заточение! Самое что ни на есть! Он — обитатель аквариума, аквариумная рыбка; подслеповатая, ленивая, окруженная незнакомыми силуэтами, которые скользят там, за стеклом, в недосягаемом для нее пространстве. Время от времени и аквариум, и воду меняли. Какие-то лица склонялись над ним, спящим; чьи-то глаза следили, как он кружит по своей стеклянной тюрьме. На миг он поверил, что Раймонда… но Раймонда тоже по ту сторону, как и остальные. Реми пересек лестничную площадку. В тишине холла мерно тикали часы; иногда доносился и другой, едва слышный мягкий стук: это маятник задевал за деревянный корпус. Кафельный пол внизу сверкал, словно водная гладь. Медленно, осторожно перегнувшись через перила, Реми заглянул в зияющую пустоту. Откуда эта, как будто привычная, осторожность движений? Когда-то он, кажется, уже наклонялся вот так же — но когда? Во сне? Или в детстве? И он уже знал, что там, прямо под собой, увидит темную, скрюченную фигуру…

Реми вцепился в перила, лицо его покрылось липким потом; он затаив дыхание смотрел вниз, на пугающие очертания распростертого на кафельном полу тела. Неужели одной злобной мысли достаточно, чтобы..? Он стал спускаться по лестнице. От ощущения собственного могущества перехватывало горло, подкашивались ноги. Он шел босиком, но уже не замечал, что пол холодный. Он увлекся страшной игрой, поглотившей его целиком. Остановившись около трупа, поверженного, словно опрокинутая фигура на шахматной доске, подумал: «Шах и мат». Ему еще не доводилось видеть покойников. Оказывается, ничего особенного. Дядя был в пижаме, в шлепанцах на босу ногу; он лежал животом вниз, правая рука согнута. И никакой крови. Вполне приличный покойник. Вполне прилично отправленный на тот свет. Реми опустился на колени: он вдруг и сам безжизненно обмяк, как распростертое рядом тело. Да, он терпеть не мог дядю — и не только из-за Раймонды. Но и из-за многого другого, чего словами так просто не объяснишь. Ну хотя бы из-за того, что дядя все скорбел о маме… И еще из-за других причин, более смутных и более глубоких сразу. Это была особая ненависть: словно дядя не сделал того, что мог сделать только он — вступивший, однако, в какой-то сговор со своим братом и годами смиренно ему подчинявшийся. Да Реми на его месте… Тут Реми пожал плечами: представить себя на месте дяди просто невозможно. А все-таки будь у него хоть половина дядиных сил, дядиной энергии… уж он бы тогда развернулся, уж он бы показал себя! Для чего? A-а, неважно, для чего! Главное — быть сильным.

«А я сильный, раз убил его», — подумал Реми. Нет, неправда это. Он и сам знал, что неправда, что он тешит себя мечтою: хочет отыграться, а может, просто воспрянуть духом. Да ну, в самом деле! Уж очень легко тогда все выходит, если стоит только…

Реми протянул руку, потрогал труп за плечо. И тут же отдернул, но потом снова протянул руку, дотронулся и заставил себя подержать ладонь на неподвижном плече: не так уж и страшно, оказывается. Дядя шел в темноте и, наткнувшись на низкие перила, упал вниз. Вот и все. И зачем выдумывать небылицы? Игра воображения, передергивание, притворство. Вот и болезнь — тоже притворство… И все-таки: неужели дядя просто-напросто не удержался и упал с площадки? А не похоже ли такое объяснение на типичное для их семьи Вобрэ, когда цель — затуманить истину?