Из света во тьму

«Мой отец отдал меня в Орден, потому как от рождения я проявлял способности к манипулированию Ато. Чародеев он не любил, никто не хотел тогда с ними связываться, их было мало, они скрывались… Божеств было много. Храмов было много. Мы жили на землях, в которых почитали именно Ее. В храме я совершенствовался во владении Ато, и однажды, испытывая странное вдохновение, нарисовал портрет женщины. С этого все началось. Я не знаю, почему Она выбрала меня. Сейчас я думаю, что Ее забавляла моя искренняя вера, мое обожание и моя наивность. Но Она была не такой, какой ты Ее знаешь. Я помню, что Ее сердце было мягким, Она жаждала изменить мир, привнести в него порядок, искоренить несправедливость, стать защитой и утешением для тех, кто верил в Нее и кто любил Ее. Я любил Ее всем сердцем уже не как свое божество, а как женщину. А Она, казалось, любила меня… Когда пришел Дракон, я поклялся, что буду защищать Ее, пока не воцарится мир или пока я сам не паду в битве. Она наделила меня силой, а потом подарила меч. Тот меч, который висит у тебя на поясе. Я стал первым защитником веры, избранным для войны, и должен был стать последним. Таково было Ее желание…»

Коррин замолчал на несколько ударов сердца, а я вдруг поняла, что по моему лицу текут слезы. Столько боли, столько тоски и грусти было в голосе защитника веры из древности. Столько горькой любви к Ней, отравленной… чем?

«Властью. Силой. Опьяняющей вседозволенностью. Вот чем Она отравила меня, сама испив эту чашу с ядом до дна. Война была жестока, пришедший с юга чужак обладал силами, которых не было ни у кого… до того момента, пока не стало ясно, как он их обрел. Те боги, для которых цена оказалась слишком высока, пали, но и я и моя любимая верили, что эту цену можно уплатить, если цель будет достаточно весома. Подарить порядок и покой всему миру – что может быть более весомо?»

– Жертвоприношения… – прошептала я, и Коррин, горько хмыкнув, продолжил:

«Да. Жертвоприношения. Ослепленный своей верой, гордыней, вознесенный выше простых людей, я решил, что вправе выбирать тех, кто должен отдать свою Ато. Когда стало ясно, что отданное добровольно еще более ценно, я стал внушать им это желание… начав с преступников, мародеров, насильников, я закончил детьми… Все во имя высшей цели. Мое оружие, созданное для защиты, стало орудием палача. Когда я едва не погиб в одном из сражений, Она изменила его. Меч стал резервуаром для жизненной силы, выплескивая ее в час нужды по моему требованию. Придавая сил, залечивая раны, раскрывая знания павших… Я стал зависим от этого. Одержим жаждой крови, одержим этим опьяняющим чувством всемогущества, когда от одного движения руки зависит чужая жизнь… И невольно наделил оружие странным подобием разума. Как я обожал свою возлюбленную, так меч обожал меня. Того, кем я был. Он тоже зависим от чужой крови, ты уже испытала на себе это чувство, не так ли?»

– Да…

«Не вини его в этом. Жажда крови – мое наследие. Он же предан тебе так, как может быть предан брошенный матерью щенок, впервые познавший ласку человеческих рук. Все то время, что он провел во сне, запечатанный моей кровью, он очищался, готовился принять нового хозяина. Им стала ты, и вы связаны друг с другом так же, как с ним был связан когда-то я. Его силы и его предназначение никуда не исчезли, но теперь, когда ты знаешь о том, чем это может обернуться, знаешь, какую цену придется заплатить…» – Коррин замолк, не закончив фразу, а потом заговорил снова, словно бы не желая развивать оборванную мысль.

«Все кончилось вдруг, когда я, одержимый голодом и яростью, убил своего друга. Я помню это, словно смотрел на все со стороны. Он говорил мне, что моя вера слепа. Что я ничуть не отличаюсь от того, кому противостою. Я же обвинял его в предательстве – я знал, что это он выпустил пленников, которых на рассвете должны были принести в жертву. «Как у тебя еще хватает смелости исполнять Песни, прося Ее силы?» – спросил его тогда я, а он ответил, что уже давно не просит Ее силы, а взывает лишь к своему мужеству. Что ему нет надобности в преклонении перед той, что из милосердной и дарящей утешение стала кровавой и карающей. И тогда я убил его. Проткнул своим мечом и слушал до последнего каждый его хриплый вздох, напитывая клинок его кровью… и его памятью. И когда в бою я взял эту силу, то вдруг увидел, кем я стал. Кем мой друг видел меня. Во что я превратился…»

– «Нет сомнения. Вне зависимости от его воли, я продолжу то, что начал. Я чувствую свою смерть, но пока я нужен ему – я смогу сражаться за нас. Она все еще со мной» – процитировала я запись из молитвенника. – Это его слова? Она это…

«Ато. Его Ато все еще с ним. Он не выполнял ритуалы поклонения, но его силы оставались при нем. Он мог исцелять, он мог отводить глаза… И пользовался этим. Просто один раз попался, когда выпускал пленников. Только один раз из многих до этого…»

– Он говорил тебе о том, что ты изменился, да? Просил проявить милость, просил остановиться… – Я закусила щеку изнутри до отрезвляющий боли, смаргивая повисшие на ресницах слезы.