Из тупика

– По праву… любви! – отозвался Басалаго. – Лешка! Поверь, я люблю эту женщину… С первого взгляда! Навеки…

– Ты ненормальный, – сказал ему Юрьев. – Эта дамочка тебя и на порог не пустит. Говорят, у нее муж был крупная шишка в армии Краснова, и теперь она овдовела. И найдет для себя кобеля получше тебя… Что ей взять-то с лейтенанта?

– Лешка, ты циник… Заткнись!

– Хорошо. Я буду молчать.

– Ты меня плохо еще знаешь, – снова заговорил Басалаго. – Я пришел на Мурман, где все качалось. Я выправил положение громадного края и повернул его.

– Повернул я! – сказал Юрьев.

– Врешь! Именно я повернул Мурман в сторону союзнической ориентации. Я могу сделать все, что пожелаю. И этой бесподобной женщины я добьюсь, чего бы мне это ни стоило.

– Валяй, – ответил Юрьев спокойно. – Только, по-моему, это подло: вычеркнуть имя любимой женщины из списков, чтобы ее сожрали потом большевики. Хороша у тебя любовь, лейтенант!

– Я имею право на это. А как ты думал? Она уедет, а я останусь? Потом ищи ветра в поле… мир широк! Нет, она уедет отсюда с последним эшелоном. Только так. И не в Европу, где от русских скоро тошно станет, а в Америку… туда что-то немного я вижу охотников: далековато от России!

Прошло несколько минут, и – под тонкое жужжание мухи – Юрьев подбавил яду:

– Кстати вот, помнишь, у тебя был такой дружок, мичман Вальронд, который ныне у большевиков славно ренегатствует…

– Ну?

– Так вот, милый, говорят, что у твоей княгини были шуры-муры с этим мичманком… Мичманец – хоть куда! Красивый парень!..

…Вечерами особенно хорошо в Архангельске: устало покрикивают с реки пароходы, загораются уютные огни на клотиках парусников, приплывших издалека – тихо и величаво. Царственная река могуче выносит в море радужные наплывы нефти, река очищается к ночи, и течет – плавно и неслышно, качая на своих пологих волнах мирно уснувших чаек.

А в Немецкой слободе, возле красного домика с белеными наличниками, стрекочет машинка неустанной швеи, и растекается над задремавшей слободою ее печальный голос:

Зачем я встретилась с тобою,

Зачем узнала я тебя,

Зачем назначено судьбою

Далеко ехать от тебя?..

Басалаго стоял в тени забора, и душный шиповник цеплялся за его мундир. Все было тихо. Но вот с набережной завернул открытый автомобиль, и лейтенант поспешно затоптал папиросу. Машина остановилась. Басалаго узнал за ее рулем полковника Констанди, героя боев с красными на Двине, и аса русской авиации полковника Сашку Казакова, – это были громкие имена в армии Миллера. Два неизвестных английских офицера дополняли общество княгини Вадбольской… Прощаясь, они о чем-то договаривались с нею: завтра катером… куда-то ехать… пикник…

Басалаго, стоя под забором, вдруг ощутил себя таким маленьким. Таким сереньким. Таким жалким. Конечно, она каждый вечер кутит «У Лаваля» в окружении самых видных людей фронта. Блеск орденов, звон оружия, шальные деньги, уверенные взгляды… «И что ей я? – думал отчаянно. – Кому теперь известен лейтенант Басалаго, бывший народный вождь Мурмана?..»

Автомобиль отъехал. Легкая и стройная, княгиня Вадбольская застучала каблучками по мосткам. Рукою в высокой перчатке она уже взялась за калитку, и тогда Басалаго шагнул из тени навстречу.

– Я вас так долго жду, – заявил покорно.

Вадбольская откинула с лица вуаль, громадная шляпа с цветами венцом охватывала ее пышные золотистые волосы.

– Это опять вы? – спросила рассеянно.

Опустив голову, лейтенант заговорил о любви.

– Если я не отыщу отклика в вашей душе на свою страсть, – закончил Басалаго, – я… Я не знаю, что сделаю!

В мягком сумраке светилась белая блузка княгини, и в этом сиреневом свете, пропитанном приятной речной сыростью, он увидел ее прекрасное лицо с капризными губами. Помадой и вином пахли эти удивительные губы.

– Вы что-то сделаете? – переспросила она со смехом. – Но вы ведь уже сделали, – сказала Вадбольская. – Мне известно, лейтенант, что вы уже вычеркнули мое скромное имя из списков на эвакуацию… Не так ли?

– Я сгораю, – мрачно изрек Басалаго, вспыхивая глазами.

– Не говорите пошлостей… Наконец, это мальчишество, – продолжала княгиня спокойно. – Когда я пойду перед отъездом в эмиссионную кассу менять свои сбережения на британские фунты, то ложь непременно всплывет, лейтенант. А директор кассы, доктор Белиловский, мой большой поклонник, и его даже прочат в министры промышленности при здешнем правительстве… Для вас могут быть неприятности. Зачем вы это сделали? – строго спросила женщина.

– Я не могу отпустить вас… Вот так! Я люблю вас, вы это знаете сами. Мне больно видеть всех ваших поклонников. От большевика Вальронда до монархиста Белиловского… Я буду любить вас! Я буду любить и вашу дочь. Как свою дочь…

– Но вы будете наказаны за подлог.

– Вами?

– Нет, вашим начальством. Однако не буду скрывать: мне, как женщине, даже нравится ваша настойчивость… А если бы я вернулась сегодня позже? Вы бы тоже стояли здесь?

– Стоял бы!

– И завтра будете стоять?

– Буду…