Из тупика

– Завтра, в шесть утра… Ты молодец, что не смеешься. Сейчас, когда людей убивают, словно клопов, и вдруг… Вдруг почти по Пушкину: «Приятно целить в бледный лоб…»

– Дурак твой Пушкин! – сказал Спиридонов. – В лоб или в задницу – все едино: в живого человека стрелять всегда погано. Уж я-то знаю. Сколько на тот свет отправил, а все равно… Не привыкнешь! Слушай, – спросил потом, – а кто же в секундантах?

– Буланов, – ответил Небольсин, – хорошо понимает, что за такие вещи не погладят. Обещал только врача привести. Остальное – между нами. С глазу на глаз! Ты, – повторил путеец, – молодец, что не смеешься надо мною. Ты понял меня, да?

Спиридонов ничего не ответил и, отойдя к окну, долго стоял, оборотись спиною. Наконец повернулся к путейцу, лицо его было в лукавой усмешке.

– И без секундантов, говоришь? – спросил он Небольсина.

– Без свидетелей.

– Ну, это он врет. Как же можно в таком благородном деле, как дуэль, обойтись без секундантов? Мы ведь тоже романы читали… знаем, как это делается.

– Однако так, – заключил Небольсин, играя с ножиком.

Спиридонов расхаживал перед ним: руки назад, голова опущена, метался вдоль одной половицы как маятник. Резко остановился:

– В шесть часов… за Еловней. Ну, а – ты?

– Что я?

– Как ты решил, инженер?

– Пойду и прострелю ему ляжку.

– Знаешь, – ответил Спиридонов, – это, конечно, глупо, но… Я тебя понимаю: ты же у нас барин… А? – И перекинул Небольсину хорошенький браунинг. – Дарю! – сказал. – Иди, черт с тобой, и пролупи ему ляжку. Буланов давно того стоит… На прощание отрезал инженеру кусок оленины и, проводив до дверей, напомнил: – Смотри не проспи… ровно в шесть!

Ровно в шесть, как и было условлено, Небольсин сбежал по узенькой тропке в заросли елочек, но на поляне еще никого не было. Скоро послышались приглушенные голоса: два голоса… три! Вмешался четвертый, раздражительный.

Небольсин пережил большой страх, когда увидел, что следом за Булановым выходят на поляну еще трое незнакомцев, весьма подозрительных.

– Яков Петрович, – крикнул Небольсин, – что это значит?!

– Это идут твои судьи, – ответил ему Буланов.

Небольсина окружили люди, которых он не знал. Длинные шинели, мятые фуражки, рваные перчатки. Но чистые воротнички виднелись на шеях, фуражки были заломлены с лихостью, а перчатки они подтягивали таким гвардейским жестом, что ошибиться в профессии этих людей было трудно…

Но даже не это было страшно для Небольсина сейчас. У одного из офицеров вдруг голубым светом полыхнул глаз – искусственный, стеклянный. И сразу вспомнилось собрание в Совжелдоре, Петя Ронек, Общество спасания на водах и все, что было дальше… Все, вплоть до поездки на катере по тихой Лососинке, и потом это противное нутряное «эк» и всплеск воды за бортом. Выходит, топил, да не до конца утопил. И этот человек с голубым глазом теперь хватко берет Небольсина снова за глотку.

– Узнал? – спросил с улыбкой.

Вырываясь, Небольсин обращался к Буланову:

– Как вам не стыдно? Да защитите же меня, наконец…

Но Буланов и сам вцепился в Небольсина, крича в лицо ему.

– Предатель! О, подлая рептилия… Ты думаешь, мы тебя застрелим? Ты ошибаешься: таких негодяев, которые продались большевикам, мы вешаем, вешаем, вешаем…

Ощупав карманы Небольсина, извлекли браунинг, подаренный Спиридоновым. Дали по зубам – столь крепко, что кувырнулся. Снова поставили перед собой. Лица «судей» были замкнуты, сосредоточенны, движения деловиты, взгляды проницательны и остры… Аркадий Константинович и сам не заметил, как на шею ему накинули веревку – узенькую, впившуюся в горло.

– Может, помолишься? – спросил голубоглазый.

Его поволокли к дереву, и ноги согнулись, словно ватные. Два офицера поддерживали путейца под локти. Сорвало с ноги старую галошину. Буланов в ярости схватил Небольсина за волосы и палачески (откуда в нем это?!) притянул лицом к самой земле.

Небольсин увидел, как маленький жучок мастерит себе хатку на зиму – тащит соломинку, надрываясь… Это было расставание с жизнью, и оно было так ужасно («Вот и жучок переживет зиму, встретит весну»), что Небольсин не выдержал и, потеряв сознание, рухнул кулем.

И потому он не слышал, как затрещали вокруг кустарники, как выскочили на поляну чекисты, а Спиридонов гаркнул:

– Только двинься – угроблю в патоке!

А когда Небольсин очнулся, то увидел, что чекисты выворачивают карманы арестованных, сам же Иван Дмитриевич в бешенстве жестоко лупит Буланова прямо по тусклой морде его.

– Я тебя уже ставил к стенке! – орал он. – Я тебя ставил… Пожалел гниду! Мне твоя спина вот… (и сам согнулся крючком, показывая). Думал – в отцы мне годишься! Думал, ты – человек… Семья, дети, мать твою растак! Ты вот так предо мною стоял… Помнишь? И спина тряслась… Ты мне клялся!

К нему подбежал боец и доложил:

– Путейский-то наш очухался…

Мутными глазами Спиридонов глянул на инженера – мельком.

– Привет, – сказал и резко сдернул с шеи Небольсина веревку.

Снова пошел мимо арестованных, вглядываясь в каждого.

– А-а, вот и ты! – сказал одному.

– О тебе тоже, – сказал второму, – немало наслышаны.