Из записок районного опера

И ещё… Онуфриенко мог говорить что угодно, но видящие ситуацию изнутри люди — понимали, что в деле с Соколовским не крохоборствовал я, и не бабло с нариков качал, а лишь менял свободу одного замухрыстого наркомана на кучу важнейшей для угрозыска информации. С точки зрения коренных интересов угрозыска, я был прав по существу, так что не наказывать меня надо за мою формальную неправоту, а — молчаливо поощрить…

Весь личный состав с затаённым дыханием райотдела ждал исхода нашей с куратором схватки: так накажут меня или косвенно поддержат?.. Этот вопрос имел для всех первостепенное значение…

Розыскники прекрасно помнили и о том, что именно Онуфриенко в угоду б р а т в е «съел» нашего всеобщего любимца, дядю Лёшу. И наше начальство тоже об этом наверняка помнило. Не сумело оно тогда защитить капитана Харитонова (во многом сам же он в этом и виноват), и мучимо укорами совести за это… Оказывая мне незримую поддержку в схватке с тем же Онуфриенко, они как бы снимали с себя часть вины и за то…

Вот в силу каких исключительных обстоятельств мои отцы-командиры решили не жертвовать мною, никому не нужной пешкой, и не сделали из меня козла отпущения, поставив на мне жирный крестик, как это сплошь и рядом у нас делается…

Вместо этого, как раз в один из тех часов, когда, запёртый в собственном кабинетике, в который уж раз слушал я скрежетание неумолимо-терзающего майорского голоса: «В последний раз предлагаю вам признаться во всём!.. Не упускайте эту единственную возможность хоть как-нибудь улучшить своё положение!», — в этом самый момент начальник РОВД позвонил ведавшему кадрами замначальнику горУВД, а начальник районного угрозыска — начальнику городского угро, и оба моих шефа в один голос, довольно-таки настойчиво, стали убеждать своих вышепоставленных коллег, что — да, мол, виноват лейтенант такой-то… Молод он ещё, неопытен, ума не набрался, вот и поленился снести изъятый на притоне укроп на экспертизу, и черновик протокола не догадался сохранить… Можно, нужно и даже обязательно за столь серьёзную промашку наказать жёлторотика самым строжайшим образом, и наложив на меня строжайшее дисциплинарное взыскание, но… Но!..

Как заверили собеседников подполковник и майор, при всём вышесказанном — не сволочь я, не перерожденец, и не мздоимец какой-нибудь, не было такого… И не то, чтоб мои шефы за мою честность давали голову наотрез (в наши смутные времена умные люди за родную жену — и то безоглядно не поручаться!), — а просто есть у них внутренняя убеждённость в том, что — не мразь я, не преступник, а лишь — случайно отступившийся, но в целом вполне добросовестный, и потому подлежащий перевоспитанию сотрудник… А если всех разогнать к ядреной матери — с кем же тогда прикажете работать?!.

Имей Онуфриенко какие-либо железные факты, удостоверяющие мою мерзопакостность — защищать меня никто не решился бы, да никто подобную защиту во внимание тогда и не примет. Или же, другой вариант: имей куратор конкретную установку от руководства: «Дави на тему мздоимства Заводской РОВД!», или: «Дай для доклада конкретный пример лейтенанта-мздоимца!», и атаку куратора обязательно довели бы до конца, до логической развязки, до моего разжалования и, возможно, осуждения…

Но ничего «железного» в обвинениях против меня — не оказалось. Главная заповедь нашей «конторы»: «Делай что угодно, но — не «светись», не оставляй видимых следов!» Так вот, я не «засветился», не сделал ни одной грубой промашки в этой истории, а что она неожиданно всплыла наружу — так не по моей вине, а исключительно по «наколке» (предположительно) внутбезовского сексота, причём — не нашедшей должного подтверждения документально…

И не исполнял Онуфриенко чьё-либо указание, а действовал по собственной инициативе. За его «наездом» на меня стоял лишь он сам. Это была его личная война. Я бы даже так сказал: майор нарушил неписанные правила собственной Службы, проявив чрезмерную активность в ситуации, когда его об этом не просили… Он действовал без команды!..

А подобная чрезмерная активность — чревата…

Ведь функция Службы внутренней безопасности — лишь притормаживать прыть повседневно нарушающих все и всяческие законы и инструкции ментов, а не пресекать её вовсе… Начни с завтрашнего утра перепуганные репрессиями сотрудники МВД жить и работать строго по правилам — и деятельность органов внутренних дел будет полностью парализована!..

Майор Онуфриенко сделал шаг в сторону от того, что мог (и обязан!) был делать. И не то, чтобы руководство проявило недовольство… До этого дело не дошло, он ведь был на хорошем счету… Но и поддерживать его натиск до упора в д а н н о м случае — сочли нецелесообразным.

…В одно прекрасное утро куратор в мой кабинет к 9.00 — не явился. Немножко удивлённый, я прождал его пару часов, но так и не дождался. И только через два — три дня, не получив никаких новостей от куратора, я понял: всё кончилось!..