Из зарубежной пушкинианы

Анненков видит в этом сопоставлении лимонных рощ и северной русской клюквы план неосуществленной пародии: «пародия… часто принимала у него серьезные, вдохновенные звуки…» Но не было ли в этом еще и горечи, боли, того чувства, которое М. А. Цявловский позднее назвал «тоской по чужбине у Пушкина»?

22 июля 1831 года Гёте закончил «Фауста», которого он писал шестьдесят лет. В своем последнем монологе преобразившийся Фауст прославляет созидательную силу человека и веру в будущие поколения:

Так именно, вседневно, ежегодно.

Трудясь, борясь, опасностью шутя,

Пускай живут муж, старец и дитя.

Народ свободный на земле свободной…

(Перевод Б. Л. Пастернака)

В России свирепствует холера. А Пушкин пишет в Царском Селе русские сказки. В день окончания «Фауста», 22 июля, Пушкин пишет в письме к П. А. Плетневу: «Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята… были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы».

Будем когда-нибудь и веселы… Конечно, известная мысль о том, что живой действенный Фауст из «Сцены» Пушкина мог повлиять на Фауста Гёте в финале его трагедии, — только гипотеза. Неизвестно, читал ли Гёте пушкинскую «Сцену». Но ведь Фауст у Пушкина и не мог быть иным. Это был пушкинский русский Фауст.

В эти самые дни, когда Гёте заканчивал «Фауста», об этом ярко сказал Н. И. Гнедич в послании к Пушкину:

Пой, как поешь ты, родной Соловей!

Байрона гений иль Гёте, Шекспира,

Гений их неба, их нравов их стран.

Ты же, постигнувший таинства Русского духа и мира,

Ты наш Баян!

Небом родным вдохновенный,

Ты на Руси наш Певец несравненный.

Пушкин и Гейне: попытка «странного сближения»

Помню, в школе я писал сочинение на свободную тему: Пушкин и Гейне. Я пытался их сравнить. Позже слышал от своего учителя академика А. В. Шубникова, великого кристаллографа, что задача всякой науки (в том числе, по-видимому, и литературоведения) — сравнивать несравнимое и различать неразличимое. Ну, в самом деле, что общего между Гейне и Пушкиным? Пушкин — это наше все, как сказал Аполлон Григорьев. А Гейне — во-первых, не все, а во-вторых — не наше. Кстати, если не наше, то чье? Но об этом чуть дальше.

Если следовать совету моего учителя и, оставив предрассудки, сравнить Пушкина и Гейне, мы найдем много, говоря словами Пушкина, «странных сближений».

Начнем с того, что они почти ровесники. Пушкин моложе Гейне менее чем на полтора года. Заочно они были знакомы. В 1835 году Пушкин в письме шведско-норвежскому посланнику Густаву Нордину благодарит его за «любезную контрабанду» — присылку четырех томов собрания сочинений Гейне, изданных по-французски в Париже в 1834–1835 годах. Эти книги, запрещенные в России, передал Пушкину граф Фикельмон.

О том, что и Гейне знал Пушкина, стало известно совсем недавно. В Институте Генриха Гейне в Дюссельдорфе в его архиве нашли листок. Гейне, живший в Париже, в числе других книг заказал из Гамбурга по каталогу Вильгельма Жовьена повести Пушкина (во французском переводе). Каталог был издан в 1848 году. Стало быть, Гейне мог читать Пушкина между 1848-м и 1856-м годами. Я видел этот листок. За номером 9094 рукой Гейне написан заказ: «Novellen von Puschkin».

Гейне, редактировавшего с Марксом «Рейнскую газету», советское литературоведение объявило революционером, республиканцем и воинствующим атеистом. На самом же деле зрелый Гейне осуждал революцию и предупреждал об опасности новых Робеспьеров. Он — ярый противник республики. Еще в 1831 году Гейне назвал себя «роялистом по врожденной склонности». Гейне был аристократом свободного творческого духа. И это было главной чертой его общественного облика. Таким же был и Пушкин, хотя, в отличие от Гейне, он был еще и аристократом по рождению. И Пушкина еще недавно (в тридцатые годы) считали атеистом и чуть ли не декабристом. Да, «Гавриилиада» была данью мятежной юности. Но в «Из Пиндемонти» — весь Пушкин.

…Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не все ли нам равно? Бог с ними.

                       Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

— Вот счастье! Вот права…