Читаем Из жизни кукол полностью

Из жизни кукол

Раздался взрыв, и через долю секунды компьютер Фредрика Юнсона погас окончательно.

Компьютер, полный фотографий, которые никогда, ни за что не следовало делать.

Печальная цепочка следов, ведущая через виртуальную трясину.

Некоторые мужчины по обоюдному согласию отъедают друг другу члены
Серая меланхолия

К Свену-Улофу Понтену, сидевшему в следственной тюрьме, в первый раз пришли на свидание. Алиса никогда еще не была так красива. А жена еще никогда в жизни не выглядела такой серой.

Дни, проведенные в заключении, смыли все плотины в его сознании. Он стоял рядом с собой и смотрел, как его деяния отделяются от него.

Что сейчас о нем говорят? Что пишут? Какую ложь распускают по Сети?

Вот вопрос: существует ли одна правда или их тысячи?

Стены камеры были выкрашены в темно-желтый цвет, призванный символизировать радость и энергию. Но Свену-Улофу казалось, что этот нечистый желтый, который уже начал выцветать, за десятилетия пропитался насилием и злобой.

Он несет на себе печать страха.

Свен-Улоф стал рассказывать, что у него в камере есть унитаз и раковина. Есть кровать, письменный стол, книжная полочка и окно, устроенное слишком высоко.

– Я вижу верхушки деревьев и гнездо. Я смотрю на гнездо каждый день, но птиц там еще не видел. А на потолке у меня лампочка, и в стеклянном шаре кучка дохлых мух. Они пробрались туда по двум длинным винтам с резьбой… – Он всплеснул руками. – Но как?

Оса и Алиса молча смотрели друг на друга.

Они видели, что он безумен, но не знали, как себя вести, и обе они понимали, что их сострадание ему не нужно.

– Может быть, они там были с самого начала, еще личинками, – продолжал он. – Родились взаперти, внутриведомственно.

Свен-Улоф Понтен болтал, о чем хотел.

Наконец-то он свободен.

– На стене есть динамик с диодом. Когда я нажимаю на кнопку, чтобы переговорить с надзирателем, загорается зеленый огонек. Когда связи нет, он светится красным, но надзиратели, конечно, слышат меня все время, независимо от того, какой огонек горит, красный или зеленый. Они слышат, как я мастурбирую по ночам. Когда я это понял, мне стало стыдно, но теперь я уже не стыжусь.

Пора сказать все как есть.

Сказать все. Без цензуры.

Ему было горько не из-за того, в чем его обвиняли. Такое может случиться с кем угодно, он ведь живет в стране, где люди гораздо больше хотят попасть в шоу “Парадиз-отель”, чем на юридический факультет.

Ему было горько из-за того, что он никогда не говорил о себе начистоту.

Свен-Улоф поднял руку и посмотрел на жену.

– Ты нищий на эмпатию человек, Оса. Другие люди тебя не волнуют. Даже собственная дочь. И мое моральное разложение – результат твоей неспособности к сочувствию. Ты прекрасно знала, что я делаю с Алисой, но не вмешивалась. Ты позволила мне оставаться больным.

– Нет…

– Да. Ты не помогала Алисе, ты не помогала мне. Ты просто помалкивала.

Оса смотрела на дочь, а Алиса смотрела на отца.

Но Свен-Улоф закрыл глаза.

– Алиса никому ничего не рассказывала, – продолжал он. – Даже в лечебнице. Это была наша тайна. Алиса меня не предала… В отличие от тебя.

– Но ты же не виноват, – сказала Оса.

Алиса фыркнула.

– Я не покончила с собой только благодаря маме. – Она расплакалась и сжала руку матери. – Здесь только один человек болен, – всхлипнула она.

У Свена-Улофа Понтена, сорока пяти лет, из Стоксунда, заместителя директора предприятия с годовым оборотом в восемьдесят миллионов, были сонные глаза.

Не держи меня, подумал он.

Пожалуйста!

Обними, если мы только и успеем, что обняться.

Любимая.

Прямо сейчас.

– Пошел ты, – сказала дочь.

Свен-Улоф остался сидеть, не открывая глаз. В попытке почувствовать себя нормальным он представил себе ужин в доме Армина Майвеса, в немецком Ротенбурге.

Когда бывшему военному не удалось откусить программисту половой орган, он раздавил тому тестикулы зубами и отрезал член.

Некоторые мужчины по обоюдному согласию отъедают друг другу члены.