Из Злодейки в Толстуху

– Баран… – кривится Изида. – Вот, бараний рог! Плати чеканной монетой, живо! Подвела я его, видите-ли! А ничего, что у меня брат – дерьмо? Сидит в доме, жрать хочет! Сосед, мерзкий, руки распускает! Бабка всё никак не умрёт и никто не вмешивается! И снег всюду, хуже которого только рыжие псы!

Изида наступает на него.

– Баранье ухо про деньги говорил, ты мне должен, я знаю!

– Какой ещё монетой, что ты несёшь? И это не мои проблемы! Я сейчас охрану вызову, поняла? – и тут он сбавляет тон и холодно усмехается. – За официальную работу свою ты зарплату получишь. Только вычту из неё.

– Так, значит, да?

Изида отступает. Бросилась бы на него, да оторвала кое-что, что в человеке от барана. Но ей ясно, что это всё только усложнит, а потому лишь усмехается:

– Я проклинаю тебя, Каруил Михаловило!

Он не сдерживает смех и шире открывает дверь, бормоча себе под нос: «вот дура же оказалась, дура».

***

Она идёт по узкой дорожке, единственной здесь очищенной от снега.

Прохожие сторонятся её, косо смотрят, думают, наверное, что больна.

Изиде тяжело, жарко, и одновременно с этим холодно из-за колкого ветра, бьющего в покрасневшее лицо.

Сердце ноет в груди, желудок сводит от голода.

Руки сами собой лезут в пакет с едой, который дала ей та старуха. Изида пробует что-то мягкое и липкое, похожее на затвердевшую пену и останавливается посреди дороги, даже не обращая больше внимания на проезжающие мимо вонючие колесницы.

Всё грохочет вокруг, мельтешит, новое тело то и дело даёт сбой, денег, похоже, больше не предвидится… А для Изиды прекращает существовать всё и вся, кроме этой тающей во рту сладости.

Она приходит в себя только тогда, когда в пакете не остаётся ничего. С недоумением смотрит прямо перед собой, боясь пошевелиться и обнаружить, что стала ещё тяжелее, и облизывает выпачканные в креме губы.

– Нет, с этим надо будет что-нибудь сделать… – даёт она себе указание, хотя и надеется, что долго ей терпеть эту тушу на себе не придётся.

И в следующее мгновение Изида понимает, что совершенно не знает, куда ей идти. Что-то подсказывает ей, что она свернула не туда и окончательно заблудилась. Ирочка этой дорогой никогда не ходила.

Но Изида обретает спокойствие, когда взгляд её падает на вывеску с изображением щита и двух скрещенных мечей над дверями какого-то здания.

Она идёт туда, колесницы тормозят и сигналят, но Изида старается не смотреть на них и упрямо продолжает путь.

Она заходит в здание, протискивается по узкому коридору к лестнице, ведущей наверх. Поднимается по ней, с каждой ступенькой вспоминая по проклятию. И оказывается в просторном зале, где странно одетые люди размахивают мечами, разучивая какой-то приём.

– Эй, мамаша, – замечает её один, молодой, внушительных габаритов, мужчина с раскосыми тёмными глазами и светлым хвостиком на затылке. – Дети занимаются этажом выше.

Глава 9. Интерес демона

– Что ты про псов говорил, я прослушала… – тихо признаётся Ирочка, вытирая с губ куриный паштет. Они в трапезной, и только еда по-настоящему может её сейчас успокоить.

Анд сидит напротив и с хрустом отрывает ножку от тушки запечённой индейки, с опаской наблюдая за тем, сколько ест Ира.

– Рыжие псы. Они слуги богини огня. Собаки – добрые животные, полезные. Но не рыжие. Даже видеть их считается дурным знаком, не то, что касаться. Или быть облаянным ими. Или раненым. Лет пятьдесят назад это случилось… – он убирает упавшую на лицо прядь тёмно-красных волос и протягивает Ирине кубок с вином. – Стая рыжих псов спустилась с вулкана, пересекла город, находившийся внизу, а к вечеру произошло извержение. Лава сменила стаю псов, бежала тем же путём, и пепел укрывал собой её путь…

– Подожди-подожди, – прожевав, Ира вытягивает палец и указывает на потолок, – а что если это просто случайность? Хотя да, у вас тут магия… И боги… это типа демоны? Или как в греческой мифологии? Ну то есть… Не знаю, как объяснить.

Анд качает головой и отмахивается от неё, как от ребёнка.

– Нет, демонов ты видела. А боги… это нечто необъяснимое, чистая сила.

– А я, – выходит к ним Алукерий, – не сила, получается? – щёлкает он пальцами, и над ними зажигается зелёный огонёк.

Анд тяжело вздыхает и возводит глаза к потолку.

– Ты нечто среднее между людьми и нечистью. И, к слову, что ты здесь делаешь до сих пор?

Но Алукерий пожимает плечом и смотрит на Ирочку.

На нём сейчас белая полупрозрачная рубашка с пушистым воротником и широкими рукавами, стянутыми розовой лентой на запястьях.

Ирочка заглядывается на него и прикрывает рот ладошкой, странно хихикнув.

– С этой штукой над головой ты был похож на персонажа одной игры… Племяшка моя любит такое, – на этом взгляд её грустнеет, а рука тянется к отбивной. – Всё-таки, всё что-то у вас немного пресное…

– Вот с этим? – Алукерий усмехается, смотрит как-то по-доброму своими блестящими яркими глазами, и снова щёлкает пальцами, заставляя зелёное пламя вернуться и зависнуть в воздухе. – Что за игра? Я много знаю игр.

Это почему-то смущает её, щеки едва заметно алеют, что смотрится как минимум странно…