Избавление от КГБ

Около дачи нас встретила вооруженная автоматами президентская охрана. Вид у ребят был довольно решительный, однако, судя по всему, они уже знали, зачем мы приехали. Нас пропустили внутрь и сообщили, что Горбачев сейчас спустится. Он вышел к нам в теплом домашнем свитере, загорелый, как всегда бодрый. Это был счастливый миг. Вулкан эмоций, любви и информации. Горбачев рассказывал о своем двухдневном заточении, а мы, естественно, о том, что в эти дни происходило в Москве, что говорили о путче в мире. Руцкой сразу же потребовал, что возвращаться в столицу будем на нашем самолете, что с заговорщиками — никаких контактов. «Ни с кем из них говорить не буду, — согласился Михаил Сергеевич. — Приму только Лукьянова».

На этой встрече я присутствовал. Лукьянов выглядел не лучшим образом. Да это и понятно. Ведь ему предстоял тяжелый разговор не только с Президентом СССР, но и с человеком, с которым его связывала почти сорокалетняя дружба. «Как ты мог?! — начал Михаил Сергеевич. — Я о тебе такого даже и подумать не смел, а, оказывается, и ты — туда же?» Анатолий Иванович начал оправдываться. Мол, как Вы смеете так думать! Я здесь вообще ни при чем! Да я вывел из Москвы танки… «А как же твое заявление?» — спрашивает Горбачев. «А заявление я уже давно написал», — отвечает Лукьянов. Одним словом, серьезного разговора так и не вышло, как-то по-детски все было. Один нападал, другой оправдывался. С трудом удалось сдержаться, чтобы не «встрять» в разговор.

После недолгих сборов Михаил Сергеевич вместе со своей семьей сел в бронированную правительственную машину и отправился на военный аэродром Бишкек. Следом двинулись мы. Возбужденные и счастливые.

В Москву летели в одном самолете, на который я тоже умудрился чуть было не опоздать. Президент, его жена Раиса Максимовна, их дочь Ирина, зять Анатолий, Иван Силаев, Александр Руцкой, Евгений Примаков — все мы сидели за одним столом и поднимали тосты за россиян, за счастливое избавление, за то, что теперь дело пойдет, за женщин, которым в эти дни тоже пришлось пережить немало.

Многим, наверное, запомнились кадры телерепортажа о встрече Горбачева в аэропорту после возвращения из форосского плена. Автоматчики у трапа. Усталые лица родственников Президента. Пропитанная неизвестностью московская ночь. Но всем нам, стоявшим в те минуты рядом с Михаилом Сергеевичем, было очевидно одно: эта авантюра и это заточение в Крыму круто изменили всю жизнь страны и Президента. Кончилась неопределенность. Произошел разрыв идеологических пут. Теперь он был совершенно иным человеком, иным политиком. Путч захлебнулся, заговорщики были арестованы, но никто не знал, что сулит нам завтрашний день.

Кажется, на 12 часов дня в четверг Президент СССР собрал совещание. По-моему, все еще не отошли от происшедших событий. Каждый по инерции делился какими-то воспоминаниями, обсуждали некоторые детали провалившегося заговора. Но в основном речь шла уже о будущем: как выходить из сложившейся ситуации, когда собирать Совет Федерации, о чем Горбачеву говорить на пресс-конференции. Разговор получился какой-то сумбурный, и мало что удержалось в памяти. Помню только, Александр Яковлев убеждал Президента выступить самокритично, признать свои собственные ошибки. Меня очень беспокоило, что Президент не намеревался именно сегодня коротко и искренне выступить в парламенте России. В итоге, как мне кажется, тогда мы все не справились со своей задачей советников Горбачева. Его выступления слабо учитывали революционно изменившиеся за три дня политические настроения в стране. И он опять начал терять время.

Рано утром 23 августа, в пятницу, ко мне домой явился необычный гость. Им был майор из спецподразделения КГБ «Альфа». Он рассказал о том, как после возвращения Президента РСФСР Бориса Ельцина из Алма-Аты «Альфа» в полной боевой экипировке с четырех утра вела наблюдение за президентской дачей. Вначале был приказ задержать Ельцина в Чкаловском военном аэропорту, но по каким-то причинам этот план осуществить им не удалось. Тогда последовал приказ блокировать дачу. Они видели, как Борис Николаевич входит в дом, как рано утром отправляется на работу. Как потом выяснилось, приказа о задержании не последовало из-за несогласованности в руководстве спецподразделения. Один заместитель начальника «Альфы» генерала Карпухина настаивал на задержании Ельцина. Два других — возражали. Двадцатого числа по мультитонной связи личный состав «Альфы» к вечеру собрали вновь, но они, разобравшись в обстановке, отказались участвовать в каких-либо действиях. В конце нашего разговора майор сказал мне о том, что, по мнению парней из «Альфы», это спецподразделение должно подчиняться лично Президенту СССР, а не Комитету государственной безопасности.

Через некоторое время я позвонил Михаилу Сергеевичу и передал ему содержание разговора. Горбачев согласился ввести «Альфу» в состав президентской службы безопасности. Попросил подготовить для этого необходимые документы, а также разобраться с теми, кто разрабатывал действия «Альфы» во время путча.