Они оказались в тесных сенях, где едва хватало места для печки и деревянной лестницы, упирающейся в деревянный же чердачный люк.
– Девчонки направо! – сказал он и толкнул дверь плечом.
Она остановилась на пороге, вдохнула трепетными ноздрями, сморщила прямой, самую малость крючковатый носик.
– Слушай, а другого помещения нет? Нил озадаченно посмотрел на нее, потом перевел взгляд внутрь комнаты. Дощатые нары в два яруса, плотно забитые пыльными тюфяками. Под ними рядком стоят сапоги с неосыпавшейся грязью, а неровный пол покрывает грязь осыпавшаяся, вперемешку с шелухой от семечек и конфетными фантиками. Через всю комнату протянута веревка, с нее свисают разноцветные маечки, трусики, бюстгальтеры. Пахнет затхлой кислятиной и немытыми подмышками.
– У мужиков, конечно, почище и попросторней, – задумчиво протянул Нил. – Но у мужиков. Она улыбнулась, показав ровные белые зубы.
– Неправильно поймут, да? Он тоже улыбнулся.
– У Нинки своя каморка, над кухней. Но там тесно, вдвоем не развернешься. Мы ее комнатенку между собой так и зовем – Нинкина щель.
Девушка звонко рассмеялась. Вслед за ней и Нил.
– Еще есть чердак, конечно. Только там холодно...
– У меня спальник.
– И света нет.
– У меня фонарик. И свечки...
– Тогда полезли?
– Полезли.
Он держал фонарик и одновременно надувал резиновый матрас, пока она натаскивала душистого сухого сена в выбранный уголок, приспосабливала доску у будущего изголовья, устанавливала на ней извлеченную из рюкзака свечку. Потом она расстелила на матрасе синий спальный мешок с толстой нейлоновой молнией и тут же плюхнулась на него, закинув руки за голову.
– Кайф! А ты говоришь – девчонки направо... Пиво будешь?
– А есть?
– У меня нет, я на твое виды имею. – Увидев его замешательство, она рассмеялась: – Да есть, конечно, сейчас достану. Куришь?
– Ага.
Она извлекла из рюкзака две бутылки пива, одну бросила ему, потом достала блок сигарет.
– Ух ты, "БТ"! – с восхищением заметил он.
– А то! Спички есть?
– Есть. А вот открывашки для пива нет.
– Давай сюда.
Она поднесла бутылку к бутылке, так что крышки соприкоснулись нижними, зубчатыми краями, примерилась, рванула. Обе крышки слетели одновременно.
– Учись, студент! – Девушка протянула ему бутылку. – Будь здоров! Имя у тебя интересное, я напомни.
– Нил, – сказал он, прихлебнул теплого свежего пива. – Нил Баренцев.
– Красиво. А я Линда. Линда Маккартни.
– Иди ты!
– А что, не похожа? Говорят, похожа... В неровном свете свечи он вгляделся в ее удлиненное, несколько аскетическое лицо с большими светлыми глазами и чувственным алым ртом. А видь и в самом деле...
– Похожа, только симпатичнее. В той Линде есть что-то лошадиное.
– Ну, мерси... Вообще-то по паспорту я Ильинская Ольга Владимировна, только мне это не нравится.
– Отчего же? Отличное имя.
– Совсем как та шибко правильная девушка, которая Обломова спасала. А я девушка неправильная и никаких Обломовых спасать не желаю.
– А что желаешь?
– Закурить желаю... Да ты что стоишь, кидайся рядом...
Они курили, болтали, жевали ее бутерброды с копченой колбасой. Нил глядел на нее и думал, что и здесь, в Житково, оказывается, может быть совсем неплохо. Даже хорошо.
– А мою маму тоже Ольгой Владимировной зовут, – неожиданно сказал он. – Ольга Баренцева, оперная певица.
– Не знаю. Мне вся эта опера по фигу. Я "Бит-лов" слушаю, рок всякий.
– Играешь? – Он подбородком показал на зачехленную гитару.
– Так, бренчу. А ты?
– Можно?
Он подтащил к себе гитару, расстегнул чехол. Гитара была плохонькая, кустарно переделанная из семиструнки. Он проверил звук, подкрутил колки.
– La-la-la-la-la-la lovely Linda
with a lovely flower in her hair... -
<
это про тебя, между прочим.
– Про нее. Но закроешь глаза – никакой разницы... Как будто сам Поль поет.
– А откроешь – всего-навсего Нил.
– Не прибедняйся... Лучше еще сыграй, ты здорово умеешь.
– Учился, – скромно сказал Нил и ударил по струнам:
Let's all get up and dance to the song
That was the hit before your mother was born,
And though she was born a long-long time ago...
Your mother should know, a-ha.
– Your mother should know
<
подхватила она. Голос у нее был очень высокий, звонкий, красивый, но совсем не поставленный. И со слухом не все в порядке. Ну и что? Его давно задолбало правильное пение. Мелани, самая знаменитая хиповская певица, из четырех нот в три не попадает...
– Sing it again...<
Когда он закончил, она быстренько наклонилась к нему и чмокнула в щеку.