Избранное

Там Анна пела с самого утраИ что-то шила или вышивала.И песня, долетая со двора,Ему невольно сердце волновала.А Пестель думал: «Ах, как он рассеян!Как на иголках! Мог бы хоть присесть!Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.И молод. И не станет фарисеем».Он думал: «И конечно, расцвететЕго талант, при должном направленье,Когда себе Россия обрететСвободу и достойное правленье».— Позвольте мне чубук, я закурю.— Пожалуйте огня.— Благодарю.А Пушкин думал: «Он весьма уменИ крепок духом. Видно, метит в Бруты.

Но времена для брутов слишком круты.И не из брутов ли Наполеон?»Шел разговор о равенстве сословий.— Как всех равнять? Народы так бедны,—Заметил Пушкин,— что и в наши дниДля равенства достойных нет условий.И посему дворянства назначенье —Хранить народа честь и просвещенье.— О да,— ответил Пестель,— если тронНаходится в стране в руках деспота,Тогда дворянства первая заботаСменить основы власти и закон.— Увы,— ответил Пушкин,— тех основНе пожалеет разве Пугачев…— Мужицкий бунт бессмыслен…—За окномНе умолкая распевала Анна.

И пахнул двор соседа-молдаванаБараньей шкурой, хлевом и вином.День наполнялся нежной синевой,Как ведра из бездонного колодца.И голос был высок: вот-вот сорвется.А Пушкин думал: «Анна! Боже мой!»— Но, не борясь, мы потакаем злу,—Заметил Пестель,— бережем тиранство.— Ах, русское тиранство — дилетантство,Я бы учил тиранов ремеслу,—Ответил Пушкин.«Что за резвый ум,—Подумал Пестель,— столько наблюденийИ мало основательных идей».— Но тупость рабства сокрушает гений!— В политике кто гений — тот злодей,—Ответил Пушкин.

Впрочем, разговорБыл славный. Говорили о Ликурге,И о Солоне, и о Петербурге,И что Россия рвется на простор.Об Азии, Кавказе, и о Данте,И о движенье князя Ипсиланти.Заговорили о любви.— Она,—Заметил Пушкин,— с вашей точки зреньяПолезна лишь для граждан умноженьяИ, значит, тоже в рамки введена.—Тут Пестель улыбнулся.— Я душойМатерьялист, но протестует разум.—С улыбкой он казался светлоглазым.И Пушкин вдруг подумал: «В этом соль!»Они простились. Пестель уходил

По улице разъезженной и грязной,И Александр, разнеженный и праздный,Рассеянно в окно за ним следил.Шел русский Брут. Глядел вослед емуРоссийский гений с грустью без причины.Деревья, как зеленые кувшины,Хранили утра хлад и синеву.Он эту фразу записал в дневник —О разуме и сердце. Лоб наморщив,Сказал себе: «Он тоже заговорщик.И некуда податься, кроме них».В соседний двор вползла каруца цугом,Залаял пес. На воздухе упругомКачались ветки, полные листвой.Стоял апрель. И жизнь была желанна.Он вновь услышал — распевает Анна.И задохнулся:«Анна! Боже мой!»