Избранное

Подлинный облик фашизма показан И. Шаркади в «Дезертире» — одной из лучших новелл во всей венгерской прозе первых послевоенных лет. И здесь, как и в «Каменщике Келемене», в центре внимания стоит поведение безропотной жертвы, проблема «непротивления насилию». Однако язык реальной ситуации, созданной в этой новелле, позволяет писателю более ясно сформулировать свою позицию, взвесить меру ответственности не только беспощадных убийц, но и их безропотных жертв. Герой этой потрясающей своей простотой новеллы, одетый в солдатскую форму безымянный венгерский крестьянин, истосковавшись по теплу родного очага, безо всякого умысла дезертировать, решается самовольно навестить семью. Застигнутый врасплох карателями-нилашистами, он, даже не пытаясь объясниться или хоть как-то протестовать, безропотно встает под дула их автоматов. Свой приговор автор выносит не только и даже не столько убийцам — чудовищность их преступлений и так очевидна, — сколько таким вот запуганным, бессловесным существам, предпочитающим смерть риску.

Настоящего героя военной темы Шаркади найдет много позже — в образе табунщика Андраша Буйдошо, с несгибаемым упорством противящегося разграблению страны отступающими фашистами («В Хортобади», 1954). В конце же 40-х годов поиски писателя приводят к созданию духовно деформированных абсурдной бесчеловечностью войны «антигероев», которые, если и восстают против зла, то делают это бесцельно, подобно поручику Жигмонду из рассказа «Нисхождение в ад» (1948), с циничным равнодушием убивающего немецкого солдата, только чтобы убедиться в собственной силе.

Шаркади-публицист, достаточно четко ориентирующийся в политической обстановке первых послевоенных лет, в художественном творчестве пока не в силах найти верное решение стоящих перед ним мировоззренческих вопросов, прежде всего вопроса о том, кто повинен в деформации человеческой личности, — человек или социальные обстоятельства его жизни. Попытки решить его в отрыве от реальной жизненной материи приводят к идейно бесплодному интеллектуальному эксперименту — незавершенной повести «Симеон Столпник» (1948), герой которой, аскет на новый лад, отгородившийся от мира непроницаемой стеной презрения и ненависти, вымещает на окружающих свои личные неудачи, сознательно приумножает все зло и пороки, какие только встречаются на его пути. Повесть Шаркади направлена на развенчание индивидуалистической философии жизни и анархистских представлений о свободе, однако этого еще явно недостаточно для выработки творческой позиции, утверждающей иной, исторически осознанный идеал свободы.

Обращение к конфликтам реальной жизни и, можно сказать, новое идейно-творческое рождение Шаркади-прозаика связано с началом социалистического строительства и прежде всего с преобразованиями на селе. «Преобразование венгерского села, — как отмечает венгерский критик Р.-Г. Хайду, — явилось фактором, под воздействием которого в творчестве Шаркади начался поворот от игриво-философичных, переливающихся подчас сюрреалистическими красками, бесстрастно-аналитических новелл к созданию ангажированных, социалистически идейных, реалистических рассказов, повестей и пьес». В жизни крестьянских масс в Венгрии конца 40-х — начала 50-х годов происходили перемены, имевшие решающее для социализма значение. И Шаркади, который, по словам того же критика, всегда сознательно ставил в центр своего творчества ту сферу жизни, где «круче всего вздымались волны бытия», именно в произведениях о селе обрел писательскую зрелость.

Не многим венгерским писателям удалось в те годы по-настоящему глубоко, психологически достоверно отобразить духовный мир вступающего на путь коллективного хозяйствования венгерского крестьянства. Немало появилось на эту тему произведений схематичных, репортажно-поверхностных, герои которых являлись скорее бледными иллюстрациями к действительно происходившей на селе классовой борьбе, нежели живыми людьми. Дань упрощенным представлениям отдал в некоторых своих произведениях и Шаркади, однако, естественно, не эти несколько рассказов или неудавшаяся повесть «Рози» поставили его в один ряд с такими бытописателями венгерского крестьянства, как, например, Петер Вереш и Пал Сабо.