Избранное

— Да, коллега, певцом. Очень почтенное занятие, должен вам доложить. Только вот жизнь по-своему распорядилась. Ну, да на жизнь грех обиду держать.

— Африкан Африканыч, а спел бы ты что-нибудь, а? — просит вдруг Шура Рубакин. — Ты по-коми спой… Я ведь немножко балакаю по-вашему. А песен ваших, почитай, не слыхал.

— А что, и спою! — великан радостно засиял, опять как-то очень по-детски. — Спирт ваш, ребяты, хорошо согрел меня, отчего же, тепленькому, не спеть. Так что же вам, грустное или смешное?

— Смешное! — разом гаркнули мы с Шурой.

Африкан Африканыч вышел на середину комнаты, встряхнулся, расправил могучие плечи, крупную голову склонил немного набок, лукаво улыбнулся и завел могуче и красиво:

Тутуруту Семо сайоОгро Марпа верос сайо…

В такт себе помахивает тяжелой ручищей, синие глаза смеются, я смотрю на него и думаю — вот где мужик соответственный: и рост, и голос, и ухватки… А правду народ говорит: большой да сильный редко злым бывает. Как-то он, соответственный, лес у нас примет? Ему бы еще и не жадным быть, не прижимистым, за чужой счет на премию не рассчитывать. А он и за столом намекнул: попорчу вам кровь, короедам. Мол, бутылка к случаю не помеха, очень-то на меня не надейтесь.

Великан вдруг присел, как в пляске, и взял высоко-высоко. А пел он на коми-языке вот что:

          За Тутуруту Семо,                                     Семо,Огро Марпа замуж,                             замужСчастливица выходила,Счастливица выходила…

Как у Семо пир горою,За столом сидят — собралисьВся родня,                вся родня:Ласей Мосей, Чукля Пёдор,Порысь Яро, Ныртом Петыр,Варгыль Косьта,Варгыль Косьта,Гогрос Огро, Курган Марья,Кекур Надьо, Бырган Дарья,Гости дорогие,                      гости дорогие…И уж весело всем стало,Брага-водка всех забрала,          Веселись, душа,          Веселись, душа!

Тут жених вдруг спохватился:Ешьте, пейте что кто хочет,          на здоровье,                             на здоровье!Я ж, лешак, забыл ведь, дурень:Надо ж петли мне проверить          В Лисьей Роще,                                 в Лисьей Роще!Он ушел, а все пируют,Осушают пенну брагу,          Пей до донышка,                                    до днища!Все уж крепко ошалели:Чукля Пёдор вниз башкою          Пляшет-скачет,

          Пляшет-скачет.Ласей Мосей воет нудно,Развалясь под длинной лавкой:          «Тутуруту-тутуруту,                                         тутуруту-турура…»А под утро все свалились,Только Семина невеста          Ночь прождала,                                  ночь прождала.«Где его лешак там носит!До сих пор все петли смотрит!          Погоди ж ты,                              погоди ж ты!»А потом бедняжку Семо,Жениха и зверолова,Отыскали в Роще Лисьей,

В Роще Лисьей отыскали…С кручи он высокой прыгнул,Поломал все руки-ноги…          Огро Марпа собирала,          Бырган Дарья поправляла…          Чертова свадьба!

— Здорово! — крикнул Шура Рубакин. — Здорово, Африканыч! Смотри-ка, какие у вас песни народ веселые да смешные поет… Да-а, народ, братцы, не хмурый человек.

— Верно сказано, коллега, — сказал Африканыч, отдышавшись. — Верно. Но эту песенку один человек написал, большой человек. Хорошо понимал он душу народа, потому и стала она у нас вроде народная песня.

Африканыч задумался чуть, с сожалением взглянул на пустую чашку с веселым узором и сказал со вздохом:

— А теперь, братва коллеги, призываю вас ко сну. А то, чего доброго, я распоюсь по-настоящему и весь поселок подниму на ноги.

Ночью сплавной мастер так храпел, что я всерьез боялся, не рухнули бы стены барачные…

Назавтра мы, как три мушкетера, отправились на нижний склад. Перед этим Шура спросил Африканыча, сколько рабочих потребуется при сдаче леса. Но тот махнул толстой ручищей и неопределенно сказал:

— Там посмотрим.

Идем. И вижу я, — хоть вчерашний вечер прошел вполне дружески, опять Шура волнуется, даже веко у него задергалось. Мне тоже невесело. Погоди, думаю о себе, сейчас этот певец колупнет твои грехи, и тогда уж не он, а ты запоешь. За упокой своей души.

А когда мы начали подниматься на средний штабель, у меня даже сила пропала в ногах, и так нехорошо стало, ну, будто я на эшафот иду…

В первых же бревнах, на верхнем ряду, Африкан Африканыч увидел бревно с табачными сучьями.