Избранное

Это место выбрал он для своей могилы. Хотя иногда подумывал, не лучше ли, чтобы его похоронили на кладбище, рядом с женой. А иной раз в голову приходило и третье место: могила неизвестного человека, неподалеку от дома, на обочине дороги.

Нет, все же он сделал выбор… Наверху! Отсюда далеко видно вокруг, при взгляде на эти холмы с ровными рядами виноградных лоз постигаешь зимнюю суровую бесчувственность родной земли, сулящей в будущем обильные дары, темно-серую угрюмость скал, лишенных даже снега. Косматый лес, заросший кустарником, и, весь зимний мир, своей замороженностью чувств помогающий проникнуть в суть вещей. Все это он заберет с собой, сохранит на радужной оболочке глаз, когда после смерти кто-нибудь закроет их… Может, это будет рука дочери, а может, внучки… пускай даже прохладная рука медицинской сестры… И даже если в тот миг ему суждено быть одному и остаться с открытыми глазами… он все равно сохранит в себе это навсегда.

Отец самым большим несчастьем считал годы филлоксеры, умер он в канун великой войны. Умирал не спокойно, а горестно, тяжело и долго.

Дом, в котором жил старик, купил его отец. Сам он в ту пору достаточно уже подрос, чтобы запомнить день, когда они переселились сюда. Они перебрались из барака для виноградарей, принадлежавшего одному винному торговцу, едва лишь отцу, батраку, удалось скопить денег на покупку дома. Очевидно, деньги это были небольшие, ведь дом окружали заброшенный виноградник да старые фруктовые деревья. К тому времени как виноградник и молодые саженцы начали давать настоящий урожай, отец умер.

Старший брат старика был бобылем, он погиб где-то под Добердо, старик представлял, что это должно было случиться в мрачной, скалистой местности — так он видел поле боя. И старик остался здесь один. Долю сестры, которая вышла замуж за горожанина, он постепенно выплатил. В те годы он батрачил в усадьбе, но жил все в этом же доме. Он никогда не менял место жительства. И остался жить там, когда создан был госхоз и когда он вышел на пенсию.

У него был участок в один хольд[13]: половину его занимал виноградник — одновременно и кооперативный, и его собственный. На другой половине участка он выращивал молодую лозу, весной занимался прививками и черенковал. То есть делал то, чему научился от отца еще прежде чем овладел азбукой, и что привык делать на протяжении всей своей жизни.

Он мог считаться более-менее грамотным человеком. Отец отдал его в школу для батраков-виноградарей, находившуюся в ближайшем городке. А как-то на Новый год управляющий имением подарил ему годовую подборку журнала «Виноградарство и виноделие». Он с интересом рассматривал рисунки и фотографии, читал сопровождающий их текст. После разлива вина и вплоть до обрезки винограда долгими зимними вечерами времени у него было достаточно. Тогда еще была жива его жена.

Красивые цветные картинки старик прибил гвоздиками к стене. По большей части с них глядели новые сорта виноградных лоз, и была еще картинка с изображением святой девы Марии, которая очень нравилась его жене. Эта картинка осталась на стене и после ее смерти. Он не снял деву Марию, даже когда дочь-инженер в довольно грубой форме этого потребовала. «Я тоже чту святую деву Марию», — заметил он, хотя крестили его лютеранином. Непорочное зачатие было тем непостижимым чудом, в которое верил этот батрак-виноградарь, всю свою жизнь сеявший, прививавший, производивший на свет потомство, знакомый со смертью.

Он знал: у него легкая рука, когда дело касается посадки и ухода за виноградником и садом. Но то, с чем он возился более всего, ему никак не удавалось. Хотя бился он добрых двадцать лет. Он хотел привить молодым деревьям черенки от старой яблони, которая уже росла в саду, когда они сюда переселились, стремясь таким образом продолжить ее род. Однако это никак не получалось. Яблоня сорта «кальвиль» почему-то утратила способность к размножению. Завязь, красивая звездочка, бывала отличная, давала семена, но из них вырастали больные и слабые саженцы, а чаще не вырастало ничего. Ветка же такой яблони, привитая дичку, либо вообще не приживалась, либо давала вырождающийся плод.

То один, то другой принесенный из леса сильный дичок он пытался прививать по нескольку раз. Зачастую цель, казалось, близка: появлялись звездообразные завязи, со временем наливались и крупные яблоки воскового цвета, но совсем другие на вкус. Или яблоки созревали ароматные и по вкусу напоминавшие «кальвиль», но на вид — мелкий дичок.

Результаты своих опытов он записывал в голубую школьную тетрадку. Эту тетрадь в клеточку он испещрил толстыми буквами и бесчисленными значками. Сложение, вычитание, умножение. Делить он не умел.

Выйдя на пенсию, старик еще тщательней стал ухаживать за этой яблоней. Ему хотелось развести именно этот сорт. Во всей округе уже не осталось таких яблонь, только у него — одна-единственная.

Хотя, может, лучше бы ее и не было?..