Избранное

Победе Священного союза не в последнюю очередь способствовал страх Наполеона перед республиканской, якобинской демократией. Однако ведущая идея эпохи, побежденная на поле брани, внедряется в умы победителей. Здесь, во французской столице, офицеры Александра I получают урок конституционного права и выказывают себя весьма расторопными и переимчивыми учениками. В декабре 1825 года они стоят на Сенатской площади Санкт-Петербурга, готовые к свержению царского самодержавия. Ведь декабристы — это те самые офицеры; противостоя пушкам Николая I и протестуя против самодержавия, они пока еще не способны перейти в наступление.

В Париже находятся леди Холланд и лорд Холланд, племянник и последователь Фокса, выдающегося государственного деятеля-либерала.

У лорда Холланда приверженность к буржуазному пути развития, конституции и американским свободам — естественное продолжение фамильных традиций. Леди Холланд еще радикальнее — конечно, на свой лад. Быть бы ей с республиканцами, если бы не преклонение перед Наполеоном. Поведение, которое у ее мужа диктуется последовательной политикой, у нее носит характер демонстративного публичного вызова в противовес всеобщей моде. Если в великосветском обществе каждый считает приличествующим называть Наполеона «чудовищем» и спешит выразить радость по поводу того, что Бонапарта наконец-то загнали куда подальше — на остров Святой Елены, то леди Холланд во всеуслышание протестует против позорного коварства Британии, столь вероломно поступившей с французским властителем. Для нее он именно теперь не «какой-то там Бонапарт», а Empereur — император.

В эту же пору в Париже пребывает и благородная дама Бекки Шарп, которая благодаря своей ловкости оказывается в овечьем загоне, именуемом великосветским обществом, и господин Теккерей регистрирует этот факт в своем романе.

И, разумеется, столь же естественно, что в Париже находится и гусарский капитан граф Иштван Сечени, кавалер орденов Сардинии, России и Англии, обладатель прусского креста за воинские заслуги, герой многочисленных венских и неаполитанских похождений, офицер для особых поручений при князе Шварценберге. Однако здесь, в Париже, слава его как бы померкла. Офицер венгр или даже наполовину венгр, будь он хоть аристократом, после окончания войны мало что значит в армии монархии. Если он сам не чувствует этого, ему дадут почувствовать…

Сечени, которого охотно принимают в обществе леди и лорда Холланд, желает говорить с Шварценбергом, однако князь его не принимает. Целыми днями приходится торчать в прихожей, добиваясь приема. Каково это для Сечени при его-то общественном положении и горячем нраве! А ведь то, о чем он собирается просить, — сущий пустяк и ни в коей мере не ущемляет интересов соперников, всячески выслуживающихся перед главнокомандующим. Сечени нужен всего лишь паспорт, чтобы посетить Англию.

Битых три дня он вынужден околачивать пороги, прежде чем пустяковое дело с паспортом улажено. Однако встреча со спесивым князем все же состоялась. Не в княжеской приемной, не в штаб-квартире, а в Опере. В ложе неких дам по имени Молли и Флора, где толстяк Шварценберг изволил как раз почивать — в Пеште сказали бы «задавал храповицкого», — когда вошел молодой гусар. «Он мало похож на спящего льва», — заявляет Сечени дамам, для подтверждения наступив на застарелую княжескую мозоль. Не фигурально, как принято среди дипломатов, а толстой подошвой своего гусарского сапога, то бишь в самом буквальном смысле.

Разомлевший толстяк вздрагивает и сердито озирается по сторонам. Вызывающая улыбка юного гусарского капитана и хихиканье дам отнюдь не способствуют его превращению в льва…

Сечени отвешивает поклон и удаляется. Но прежде чем покинуть Париж, он оставляет в память о себе на потеху парижским салонам меткое выражение: «В сущности, печально, что авангард нашей армии стал так толст и неповоротлив!» Автору крылатого выражения не удалось остаться неизвестным, а слух об отдавленной мозоли распространили Молли и Флора. В армии монархии Сечени никогда не дослужиться выше капитанского чина.

О конечно, не только из-за этого! Сыграло свою роль — во всяком случае, по мнению Сечени, — то обстоятельство, что он все же был венгр, и то, что богатство делало его независимым, и то, что впоследствии он, хотя бы и фигурально, не упускал случая наступать на мозоли. Еще несколько лет он пробудет на военной службе, еще наступят времена, когда он будет не прочь продвинуться в чинах, хотя в свой полк наведывается лишь изредка и пренебрегает военной карьерой. Он все чаще испрашивает отпуск, много путешествует, ведет дневник. Хорошо говорит по-итальянски и по-английски, письма пишет на французском, а дневник на немецком; по-венгерски он разве что отдает команды своим гусарам в тех редких случаях, когда находится в полку.