Избранное

За это время мы разделились как бы на небольшие боевые подразделения, составив нечто похожее на гайдуцкие четы, — впрочем, было бы неуместно называть эти отряды «четами» после осквернения самого этого понятия четниками и наших бесконечных заверений в том, что мы отрекаемся от гайдутчины, — и постановили собирать для наших подразделений продовольствие, где и как придется, создавая запасы в горах и придерживаясь четырех направлений: на Будоше, Лисце, Злой горе и Войнике, чтобы наши в любой момент, когда их голод прижмет, могли заскочить за подкреплением к тому складу, до которого будет ближе. Местные силы у нас были разделены на группы человек в десять максимально. По соседству с базой «Лескови Нижние» пешивачская группа (Ягогд Контич и Воя Шкулетич, Благо и Вучинич, самые между ними старшие, двое Никчевичей, столь несхожих, будто они существовали не под общей фамилией, и три брата Лешковича) слились с группой из Рудина и Трепача (учитель Видович, Мичо Жмукич по прозвищу «Атаман Щетина» и три Балетича, родные или двоюродные братья, и сестра их Милена) и с горсткой людей из Кочана (Велько, юрист, Марутович и семнадцатилетний скоевец Николица или Томица — не припомню сейчас, как мы его ласково звали). Под продовольственный склад была отведена новая пещера на Будоше, «Новой» мы ее называли потому, что она была открыта только летом, а надо было бы назвать ее «Проклятой», но тогда мы не могли еще знать, как это все для нас обернется, — ибо, если бы мы знали, мы бы далеко стороной ее обходили. Прежде никакой пещеры тут не было, затаившись в земле, спала она миллион лет или больше, а открыли ее Лешковичи, в скитальческой своей праздности бродя по лесам, и притом совершенно случайно: камень сорвался с обрыва и вместо того, чтобы громыхнуть о дно расселины, провалился сквозь тонкий слой почвы и канул куда-то в темную бездну. Другой не обратил бы на это никакого внимания, но от пытливого глаза Илии Лешковича, на нашу беду, такая странность не укрылась. Вечно ему неймется добраться до корня всех тех явлений, которые он перед собой наблюдает, — поэтому Илия расширил отверстие в земле, там, где сорвался камень, пока не получился узкий лаз, сквозь который он протиснулся и оказался в подземной нише, отделенной сводом от обширного подземного зала. Потом они с братом срубили осину, обтесали и сделали на ней зарубки в виде ступеней, соорудив таким образом некое подобие лестницы, которую спустили в первую нишу наискось, чтобы легче было спускаться и вылезать. Удостоверившись в том, что зима, придя до срока, прочно легла на землю и будет тут держать нас взаперти, мы разобрали пастушью хижину, перенесли в пещеру и там снова собрали, чтобы прятаться в ней от подземной капели и обогреваться у огня. Сбор продуктов питания мы начали с выкапывания картошки на поле старика Вучинича — мы с Благо называли его так не потому, что он был старый, а потому, что мы были моложе его. Надо сказать, совесть нас не мучила — тут мы брали не у чужих, а у своих. Семейство старика Вучинича переселилось в Боснию, а он остался, привыкший перебиваться еще с прошлой войны; он сам нас привел на поле, но мотыгу в руки не взял — глаза бы его на это поле не глядели. Ночью при луне выкопали мы картошку, извлекая ее уже из-под легкого снежного покрова, и остались в убеждении, что никто нас не заметил. Возможно, что и так, однако, кто бы ни прошел мимо этого поля днем, должен был бы заключить, что тут не иначе орудовала нечистая сила. А может, клубень-другой выпал у нас из рваных мешков и оставил след… Лешковичи нашли где-то и принесли в пещеру около шестидесяти кило меда. Я со своими попытался их перещеголять — чуть было не пригнал двух огромных волов из стада торговца Добриловича, по всей вероятности, волы были предназначены для ресторана в Никшиче, где кормились итальянские офицеры. Мы незаметно вывели волов из загона и двинулись в путь, заранее довольные удачей: у нас будет около тысячи кило мяса, и потому нам больше не придется грешить мелкой скотиной бедноты… И верно, если бы нам эта операция удалась, все сложилось бы по-другому. Мороз помешал нам справиться с делом, превратив лужи на разбитом проселке в припорошенные снегом зеркальные катки. Волы спотыкались, скользили, тяжело падали поперек дороги с подвернутыми ногами, а едва поднявшись, с болезненным усилием брели дальше. Мы пробовали обматывать им копыта тряпьем, но это не помогало: тряпки разворачивались или продирались, и волы снова скользили. Измучив и себя, и животных, мы бросили их перед самым рассветом на развилке мотать большими головами. Необходимо было достать муки и масла; лук, соль, жир для светильников и посуду должен был каждый принести из дому, кто что сможет. Старик Вучинич отправился в Чево раздобыть табака у своих приятелей и благодаря этому, а может, умудренный инстинктом, спасся от гибели и всех тех ужасов, которые над нами нависли. Троим Балетичам тоже посчастливилось больше, чем нам, остальным, — как раз накануне той ночи они отправились по домам принести муки, и им было сказано — не возвращаться, если выпадет снег, чтобы погоню по следам не привести, это их и спасло. Милена тоже собралась было с ними, по ее отговорили: они разделят на троих ее долю и сами принесут в пещеру. Если б не эта братская любовь, Милена по сей день была бы жива, детей бы рожала да растила, не топтала бы ее, мертвую, всякая мразь… Под вечер мы разошлись в двух противоположных направлениях с уговором по возвращении встретиться на взгорье над пещерой, чтобы там следы соединить и чтобы они так в разные стороны и расходились. Третий след, совместный, который останется, когда мы будем спускаться по склону до лаза в пещеру, мы договорились замести ветками и ждать, пока его запорошит новый снег. Мы на пару с Илией Лешковичем отправились к Мрвошевичу попытать, нельзя ли добром что получить. Отдал нам хозяин скрепя сердце пару овец, яловиц-двухлеток, плохоньких, и кстати спрашивает: