Избранное

— Да что вы такое говорите! — укоризненно воскликнул Николай Егорович. — Ведь как вы определите, так и будет, что мы — не знаем? Уж я вас прошу, заступитесь за сироту, замолвите за меня слово генеральше: пусть, мол, Буров по-старому мясо возит.

— Знаю я тебя, — грубовато прервал Александр Семенович, — тебе только ходу дай — начнешь мясо с душком да кое-какое возить, втридорога драть… Или забыл, какого барана нам летось сбыл?

— И что вы, почтеннейший, ведь это я на черную кухню… разве я позволю такое генеральше! Бог с вами! Это все Карпухины наговоры. Уж не сумлевайтесь: коли возьмусь — довольны будете!

Как ни следил Александр Семенович за своим собеседником, а не успел заметить, как тот отделил от пачки пять красненьких. Сложив их, Буров сунул деньги ему в руку.

— Новенькие-с, хрустят, — умиленно улыбнулся Буров. — Довольны нами завсегда будете, — повторил он, убирая бумажник и вставая. Надев картуз, он глубоко надвинул козырек на глаза. Проворно пересчитав кредитки, Александр Семенович расстегнул сюртук и спрятал их в боковой карман.

— Ну что же, — смягченным голосом сказал он. — Поговорю, ладно.

— Премного благодарим-с, Александр Семеныч, на век одолжите, спасибо всегда с детками говорить будем, за вас богу молиться! Отдыхайте-с. А мы пока пойдем.

Он нерешительно сделал несколько шагов, затем, точно спохватившись, вернулся.

— Я было и забыл.

Не садясь, он наклонился к самому уху Александра Семеновича, как будто боялся, что кто-нибудь подслушает, и тут высказал то, зачем, собственно, приходил: поставки мяса одинокой барыне и ее немногочисленной дворне не могли, конечно, принести барышей, из-за которых стоило бы отваливать полсотни рублей.

— Этим летом твоей барыне не миновать продавать вон тот борок, — заговорил он совсем иначе, тихо и внушительно, указывая рукой на другой берег реки. — Участок хоть небольшой, в нем нет и пятнадцати десятин, сосняк так себе, редкий — одна слава, что корабельный лес, — однако же на него давно кое-кто зуб точит. Так я хочу вашу генеральшу выручить, понял? Чего ей беспокоиться, покупателей искать… Как-никак я свой человек, ведь мы, куклинские, до воли ихними были. Так вот смотри построже, покупателей к ней не допущай и мне дай знать вовремя: я живо приеду и сторгую. Если лес за мной останется, я тебя не забуду, Александр Семенович, побольше нынешнего перепадет, — заключил он, приглядываясь к Александру Семеновичу.

— А ты почем знаешь, что мы продавать будем?

— Ну, — усмехнулся, выпрямившись, Буров, — если нам такие вещи не знать, то и торговать нельзя. Знакомство в банке — первое дело. Коли вы процентов нынче не внесете, ваше Первино в торги пойдет. А платить чем? Дела ваши — табак! Взять неоткуда… Так-то! Да что тут… рано ль, поздно ль, — уже весело усмехнувшись, продолжал он, — придется вам все это Николаю Егорычу уступить… а я уж как-нибудь вас выручу — возьму!

— На что тебе, мужику, барское имение? — не утерпел Александр Семенович.

— Как на что? Да ведь тут, если с умом да с капиталом — золотое дно! Энто все, конечно, чепуха, ни к чему, — указал он на липы, — нам без надобности. А вот земелька хороша у вас, эх, хороша! Ведь вы небось лучшую себе отхватили, а мужикам что придется отвели, пески да овраги. Ну-с, взять-то взяли, а проку нет — что вы, работать станете? Или что делать умеете? А вот у Николашки Бурова все пойдет в ход, да еще как! Из окрестных деревень все рады будут на меня работать, Александр Семеныч, на меня, сиволапого барина! У меня каждая десятина золото рожать станет. Я вот как все держать буду. — Буров вытянул перед собой зажатую в кулак руку. — Покрепче зажму, чем вы держали!

Он засмеялся. Из-под усов блеснули белые зубы.

— Не только мужичкам, я и бабонькам ихним, ребятне — всем работу дам! Ступайте, голубчики, к Николаю Егорову, идите, родные! Он никого не обидит, про всех к вешнему Миколе жито да семена припасены — берите, дружки, отработаете!

Тут Буров спохватился — не сболтнул ли лишнего, и круто изменил тон.

— Так уж вы, Александр Семеныч, постарайтесь, о той рощице похлопочите, и мы вас уважим, по гроб жизни довольны Буровым останетесь. Счастливо оставаться, прощайте-с.

У Александра Семеновича то же угрюмое, непроницаемое лицо. Он даже не кивнул Бурову. Тот уже скрылся на тропинке у реки, а он все сидит, задумавшись. Наконец с усилием поднялся и пошел по аллее. Надо было еще осмотреть оранжерею.

6

Посреди обширного, обнесенного забором огорода стоит длинная приземистая постройка с выгоревшими, потемневшими от ветхости бревенчатыми стенами и радужно сверкающими на солнце рамами, застекленными мелкими кусочками, слепленными кое-как и укрепленными замазкой в подгнивших, сколотых пазах. Верхние рамы сняты, и оттуда поднялись обильные ветви плодовых деревьев.