Избранное

— Что уж там! — заискивающе усмехнулся, подойдя к Петру Егорычу, Тимофей, босой, в холщовой рубахе навыпуск, расстегнутой на широченной волосатой груди. — Порядку ноне вовсе нету. По дудке Пугача пляшем, за всю волость отдуваемся…

— На тебе, что и говорить, далеко уедешь, — презрительно глянул на него Петр Егорыч, но все же протянул ему кисет с табаком.

В деревне не было более суетливого, бестолкового и пустого мужика, чем Тимофей. Прославился он тем, что как-то, побившись об заклад на бутылку водки, сбегал в город за четырнадцать верст и обратно за два часа, оставив позади посланного с ним для проверки верхового. Соседний помещик приспособил было его для доставки почты, однако вскоре прогнал — еще более, чем резвыми ногами, Тимофей был известен приверженностью к спиртному.

— Зато Петр Егорович за всех работник, об обществе день и ночь болеет, — громко и вызывающе бросил с другого конца площадки Сергей Архипович Колобов, средних лет мужчина, сухой и подвижный, горбоносый, с подстриженной клинышком бородкой. На нем был городской выгоревший пиджак и брюки, заправленные в сапоги. Он недавно вернулся с Путиловского завода, где проработал токарем пятнадцать лет. Сергей Архипович повредил глаз стружкой, и его уволили, дав небольшую пенсию. На кудашевской сходке, слепо шедшей на поводу у мужиков похитрее и побогаче, Колобов держался независимо, ни перед кем не заискивал. После того как Сергей Архипович, поспорив, резко обошелся с соседним помещиком — «Чуть не за грудки ухватил», — дивясь, с затаенной усмешкой, рассказывали мужики, — его стали побаиваться.

Не вынимая изо рта чубука и не повернув головы, Петр Егорыч метнул взгляд на Колобова. Глаза его сверкнули, но он тут же погасил недобрый огонек и добродушно, по-стариковски засмеялся.

— Ну вот, Архипыч всегда скажет! Да нешто я кого обижал? Обчество для меня на первом месте. Камень на школу небось весь Петр Егоров на своих лошадях вывез — копейки с мира не взял.

— Хвались, хвались, — отозвался Колобов. — Ты, верно, денег не брал, а себя все же не забыл: камень всем обществом копали, а ты себе на гумно сколько его навозил? Да еще плахи прихватил…

В толпе послышались смешки, одобрительное покрякивание: «Так его! Ай да Архипыч, каково отбрил!»

Петр Егорыч с застывшей на лице благодушной улыбкой весь сосредоточился на разжигании трубки. Он и виду не подает, что его душит злоба, шевелятся в голове лютые мысли. Как отомстить Сергею Колобову, питерскому смутьяну, не дающему прохода справным деревенским хозяевам?!

— Чего, мужички, приумолкли, заугрюмились? Здорово, братцы! — послышался уверенный, бодрый голос старосты Осипа Емельяновича. Он подходил теми быстрыми, твердыми шагами, какими ходят только преуспевающие, здоровые люди. Те, у кого все спорится, везде, за что они ни возьмутся, успех да барыш.

Дела Пугача быстро пошли в гору с тех пор, как он отдал дочку за безродного и голого Михея Петровича Ивина, тогда еще просто Мишку, прозорливо оценив его, и слегка помог ему, ссудив небольшой суммой на обзаведение. Зятек, сметливый грамотный парень, из тех, что в огне не горят, с помощью барина, у которого недолго прослужил не то доверенным рассыльным, не то камердинером, как-то очень скоро пролез в волость писарем и там вертел делами, включая и доходную мобилизацию лошадей. С его помощью тесть, до того жидко перебивавшийся мелочной лавкой и шинком, получил кредит в Крестьянском банке. Была приобретена первая дровяная роща, потом подвернулась удачная возможность перебить помещичьи покосы у арендовавшего их общества. Колесо завертелось. Осип Емельянович, поджарый, крепкий сорокалетний мужчина, рыжеватый, с лицом, напоминавшим чем-то мордочку хорька, в выпущенной из-под жилета сатиновой рубахе и сапогах с лакированными голенищами — надевать поддевку он еще считал преждевременным, — стал поспевать везде, запускать лапу во всякое сулившее выгоду дело. Он был осторожен, в меру обходителен, гибок, весел и напорист. С односельчанами усвоил привычку говорить прибаутками, балагуря, но крепко прибирал их к рукам.

Остановившись посреди площадки, староста, в глубоко и наискосок надетом картузе, остро и быстро оглядел собравшихся.

— Я вам, мужички, святого человека привел, у кого какие грехи завелись, выкладывай, он отпустит, — шутливо сказал он. Заметив Колобова, разговаривавшего с братьями Дутовыми, младший из которых, Василий, недавно был выпущен из острога, где сидел по обвинению в поджоге помещичьей усадьбы, он добавил построже: — Надо причту содержание выделить — вот он сам объяснит. Отец Иоанн, поговорите-ка с миром.

Из-за старосты выступил приходский священник отец Иоанн Антиохов. Вид этого щуплого, сутулого попика в заношенном холщовом подряснике, оставлявшем открытыми порыжевшие голенища сапог, говорил о бедном, неряшливом обиходе. Из-под обломанных полей старой соломенной шляпы выбилась жиденькая косица. Редкая бородка сбивалась на сторону.

Отец Иоанн готовился к жаркой пре с прижимистыми мужичками — предстояло установить плату за требы и получить расчет за минувший приходский праздник.