Избранное

— Хозяин этот лес как глаз во лбу бережет. Такой барин чудной — лес жалеет. Когда мы сгорели — никому бревнышка не дал. Деньгами, нечего говорить, хорошо помог. Покупайте, говорит, лес, а свой не дам валить. — Базанов помолчал. — Этот барин ничего себе — подходящий. Главное, обходительный: потому он сам хоть и господского звания, а сирота, чужого хлеба отведал! Тетка его, прежняя барыня, померла, ему тут все и отказала — вот он народ и жалеет.

— Жалеет! Много он нашего брата жалеет! — неожиданно злобно вырвалось у всегда смирного и робкого Конона Степаныча. — Сказал тоже, Егорыч. Разве они нашего брата понимают или за людей считают? «Подходящий», «обходительный», — передразнил он, — а вот тот бок почитай весь от Крестова камня загородил, теперь мужику ни пройти, ни проехать, где хочешь скотину гоняй! Езди в объезд три версты! Он ягоды свои да грибы жалеет, а не нас.

— Отдать свои луга травить — кому хошь не понравится, — ответил Базанов.

Разговору не суждено было завязаться и на этот раз.

— Ну, тяни, э-эх! Царя возила!

И Базанов принялся снова подергивать вожжи и понукать задремавшего на ходу коня. По уговору с теткой Марьей пустить в дело кнут или прут было нельзя.

9

Ольга, ожидавшая в кустах на берегу наступления ночи, вышла на мост, когда последний луч солнца покинул одиноко росшую на самом гребне горы березу, старую и развесистую, как-то уцелевшую среди чистого поля.

Кругом никого не было. Скользившая по сливу вода приковывала взгляд Ольги, и, облокотившись о перила, она долго не отводила глаз от как бы застывшего в своем непрерывном беге темного потока. Исчезли последние длинные тени, кругом рассеялись неясные отсветы немеркнущего неба, и сгустившиеся над водой струйки тумана образовали сплошную пелену, окутавшую приречные заросли.

Слабо замерцали редкие звезды. Через мост стали переливаться торопливые струи холодного тумана. Ольга вздрогнула и пошла к усадьбе.

Она прошмыгнула мимо барского дома. На мгновение мелькнула освещенная терраса, фигуры в белых платьях и отраженные в блестевшем, как золото, самоваре огни множества свечей. Слышались смех и голоса. Раза два добродушно тявкнул лежавший на аллее перед домом большой белый пес. Его с террасы окликнули: «Том, Том», — и он смолк.

Оранжерея, где находилась каморка Андрея, стояла на краю сада. Здесь, на открытом месте, было много светлее. Смутно обозначались в тумане ряды яблонь. Их можно было принять и за копны сена на лугу.

Ольга подошла к двери. Убедившись, что она заперта изнутри, постучала и стала слушать.

Никто не отзывался. Тогда Ольга обошла оранжерею, потянулась через высокую крапиву к крохотному окошку и поскоблила ногтем стекло. За стеной послышалось движение.

— Это я, Ольга, — сказала она шепотом.

В дверях забелела фигура человека в нижнем белье. Он зевал, придерживая одной рукой скобу, точно загораживая вход.

— Чего ты, Оля? Что это ты пришла? Ведь мы уговорились на завтра. Я тут случайно заночевал, в деревню собирался.

Голос Андрея звучал мягко и равнодушно, как у внезапно разбуженного и еще не совсем проснувшегося человека.

С порога он посмотрел на звезды, определяя время. Большой веселый рот его слегка прикрывали светлые усики. Редкие волосы над покатым лбом с глубокими залысинами торчали во все стороны. Глаз его не было видно.

— Небось слышал, письмо пришло: завтра Василий вернется, нынче за ним поехали, — наконец едва слышно, запинаясь, ответила Ольга, с усилием выговаривая каждое слово.

Она стояла возле двери у приступки, понурая, скорбная, с повисшими вяло руками и склоненной головой. Андрей смотрел на нее сверху.

— Что, что? Как завтра? Да неужто? Вот так-так! Как же это?

Он еще днем узнал о возвращении Василия, но все еще не мог решить, как ему поступить с Ольгой.

— Теперь, пожалуй, и к себе больше не пустишь? Так, что ли? — глухо выговорила она.

— Да нет, почему же? Заходи, Олюшка, заходи, моя милая, поговорим по-хорошему. — Голос Андрея звучал привычно ласково и приветливо, как всегда, когда он разговаривал с женщинами.

— Ну вот так, отдохни, — сказал он, замкнув за Ольгой двери и усаживая ее на койку. Андрей стал шарить на столике, нашел свернутую цигарку и чиркнул спичку. На мгновение осветилось его озабоченно нахмуренное лицо со сдвинутыми бровями.

— Так-то вот, — протянул он, выпуская большую затяжку.

— Я к тебе пришла… сказать…

Голос изменил Ольге; громко, по-ребячьи всхлипнув, она навзрыд заплакала, уткнувшись головой в подушку.

Подсев к ней, Андрей привлек ее к себе и стал, лаская, утешать:

— Ничего, моя хорошая, обойдется все… Как-нибудь да сойдет. Ну — покричит, бранить станет, не без того, может, и рукам волю даст, а там все перемелется! Им, помни, без тебя зарез! С хозяйством некому управляться.

Говорил Андрей долго, тихо и участливо. Ольга, слушая журчание ласкового голоса, перестала плакать.

— Пожалуй, и в самом деле… Чего очень-то убиваться! — заговорила она спокойнее. — Если доймут, так что невмоготу станет, я, Дрюша, от них уйду. Сюда прибегу. Барин тебя любит — попросишь взять меня на скотный или птичницей. Брошу деревню, здесь стану жить…