Избранное

Резкий звук отдираемой доски заставил Бурова очнуться. От воспоминаний о драматических переживаниях в день покупки Первина он уже давно перешел к сильно занимавшим его вопросам устройства приобретенной собственности. К планам извлечения наибольшей пользы теперь примешивалось беспокойство — как оберечься от мерещившихся всюду просчетов и воровства? Ему не терпелось завести в имении свои порядки и поставить новых людей, понадежней — всю дворню генеральши он считал ворами и лодырями и намеревался полностью сменить ее. Да и давно пора было почувствовать себя владельцем, убедиться, что все здесь «его да богово».

Как лучше распорядиться лесом — продавать на свод или самому наладить разработку, поставить лесопилку? Как быстрее и крепче прибрать к рукам окрестные деревни, столковаться с коноводами обществ насчет аренды сенокосов, подвод, найма батраков, устранить и подавить конкурентов? А главное, как оградить себя от потрав, порубок, всяких хищений и убытков, неизбежных в соседстве нищих деревень, так и зарящихся на добро справного соседа?

Когда Илья Прохорыч, тихо поднявшийся в мезонин, осторожно заглянул в комнату, Буров стоял возле отпертого шкафа и заглядывал внутрь. Потом подошел к креслу, кулаком попробовал пружины сиденья, оглядел ножки, повернул. Затем достал из кармана тетрадь в клеенчатом переплете и, помусолив очиненный конец карандаша, стал что-то в нее вписывать. Увлекшись, он не замечал или делал вид, что не видит остановившегося в дверях Илью Прохорыча.

— Описью, значит, занялись? — сказал тот наконец, чтобы как-то начать разговор.

— Вот именно — описью. Теперь как сличу ее с генеральшиной ведомостью, каждую тубаретку и проверю, — ответил Буров, помолчав и многозначительно взглянув на приказчика.

— Хорошее дело, Николай Егорыч, все надо в известность произвести… Только вот после барыни небель-то вся поиначе стоит, какую наверх посносили…

— Это кто же распорядился, зачем? Как я теперь разберусь? — накинулся на приказчика Буров. — В ейных листках и так ничего не поймешь. Нет того чтобы по порядку вписать: диван там карельской березы или шкаф дубовый… Так нет! С вывертом все — кресло тетино, секретарь какой-то, комната угловая — а этих углов-то сколько тут, тьфу, черт ногу сломи!

— Разберемся, Николай Егорыч, как не разобраться. Ведь я тут, почитай, всякую мелочь знаю — баб да полотеров лет, должно, двадцать сюда водил, — с готовностью ответил повеселевший приказчик. В затруднениях хозяина он учуял возможность как-то скрыть свои грешки.

Николай Егорыч сумрачно на него взглянул, ничего не ответив.

— И один управлюсь, — помолчав, раздельно и значительно проговорил он. — Кажинный гвоздь разыщу, не то что стул! У меня — не у старой барыни: я на три аршина под землей вижу.

Он отвернулся и снова занялся осмотром мебели. Илья Прохорыч сначала робко, потом все угодливее и старательнее стал помогать — то стул поднесет, то поторопится у шкафа распахнуть дверцы или подаст какую-нибудь шкатулку, проворно стерев с нее полой шубы пыль. У Бурова гнев понемногу отошел, и он стал пользоваться услугами Ильи, особенно при толковании записей генеральши.

Как-никак добротной мебели было много, значительно больше, чем представлялось Бурову. Он то и дело обнаруживал ценные предметы, о которых до того не имел понятия, и это не могло не радовать его. Он весело переходил из одной комнаты в другую, с прибаутками вписывая все новые и новые вещи в свой реестр. Немало соленых шуток вызвали умывальник и фаянсовые принадлежности туалета в спальне генеральши. Илья давился тонким смехом и, как умел, поддерживал добрый стих в своем патроне.

«Слава тебе, господи, — гроза, должно, миновала», — подумал он, решив, что старанием усыпил подозрения Бурова и тот уже не станет доискиваться, если и обнаружит исчезновение какой-нибудь мелочи. Однако поседевший в плутнях приказчик плоховато разбирался в людях. Да и долголетнее безнаказанное объегоривание доверчивой барыни внушило ему преувеличенное представление о своей сметливости.

Стемнело. Увлекшийся Буров не захотел отложить составление описи до следующего дня — теперь он чувствовал себя в доме, как на площадке со скотом в хорошую ярмарку, когда барыши точно сами лезут в карман, и легко дышал затхлым, холодным воздухом нетопленого дома, так поразившим его вначале. Илья Прохорыч принес лампу. Следом за ним пришла Танюша, молодая, большеглазая, ладная солдатка, служившая скотницей при генеральше и произведенная новым хозяином в стряпухи и сторожихи облюбованного им для себя каменного флигеля, называвшегося по старинке девичьей. Танюша пришла сказать, что ужин остывает. Буров с весело блестевшими глазами, потирая в радостном возбуждении руки, приступал к осмотру «сундучной».