Избранное

Не уверена в том, что живу, но существую. Здесь много неба, которого в городе не видишь, не замечаешь и даже забываешь о нем. Вот небом и утешаюсь».

Это из последнего письма ко мне.

Еще детали. Первый посмертный цикл стихотворе­ний Марии Сергеевны был опубликован в газете Тартус­кого университета.

Мария Сергеевна — редактор. Кто-то из переводчи­ков о ней, доброй и кроткой, выразился: «Зверь». По редакторской работе я понял ее отношение к переводу: страстное, личное. Пристальность души проявлялась и здесь. Она волновалась, огорчалась, когда чувство и мысль переводимого автора искажались своеволием переводчика. Она всегда любила того, кого переводила. Она болела за каждую строчку, словно сама ее написала. Редактируемые обижались. Им хотелось проявить поэ­тическую индивидуальность. Но в переводе она проявля­ется именно в страстном и бережном отношении к текс­ту. Свойства «пристальной души» проявились и здесь. А в редакторском деле — твердость и воля.

Впрочем, это все наброски к портрету. Я еще напишу о Марии Сергеевне Петровых.

* * *

Этот нежный, чистый голос,

Голос ясный, как родник...

Не стремилась, не боролась,

А сияла, как ночник.

Свет и ключ! Ну да, в пещере

Эта смертная свеча

Отражалась еле-еле

В клокотании ключа.

А она все пряла, пряла,

Чтоб себе не изменить,

Без конца и без начала

Все тончающую нить.

Ах, отшельница! Ты лета

Не видала! Но струя

Льется — свежести и света —

Возле устья бытия.

Той отшельницы не стало,

Но по-прежнему живой

Свет лампада льет устало

Над водою ключевой.

В поисках веры

В коротких словах не расскажешь об Алексее Эйснере. Это был человек яркого таланта, незаурядного харак­тера, необычной судьбы. Когда будет написана его биография, перед читателем предстанет образ истинного ге­роя неприглаженной истории нашего века. Его личность формировалась в крутых ситуациях глобальной исто­рии, которых он был свидетелем, участником, а порой и жертвой.

Тем, кому имя Алексея Эйснера покажется знако­мым, напомню, что он был автором очерков «Писатели в интербригадах» и «Двенадцатая интернациональная», напечатанных в журнале «Новый мир» в конце 50-х годов, и книги «Человек с тремя именами» о генерале Лукаче (Мате Залке). Все эти публикации связаны с Гражданской войной в Испании (1936—1939), столь па­мятной нескольким поколениям советских людей. При­нято считать, что это главная эпопея в жизни Алексея Владимировича. Исследователи в этом разберутся. В Ис­панию вел нелегкий путь, а к очеркам — еще более долгий и тяжкий.

Расскажу, как узнал об Алексее Эйснере и как по­знакомился с ним. В странах Европы, освобожденных Советской Армией от гитлеровского нашествия, попада­лись следы русской эмиграции — в разбитых, покину­тых домах были книги и журналы. Читать их было не­когда. Удавалось иногда перелистать страницы, на­ткнуться на знакомые имена: Бунин, Куприн, Бальмонт, Цветаева. Другие имена были вовсе не слышаны нами.

Все это печатное слово было, конечно, обречено на уни­чтожение. Кажется, одному Борису Слуцкому, майору политотдела армии, пришло в голову вырезать из жур­налов стихи. Потом он переплел вырезки в книгу. (Да будет стыдно тому, кто ее у меня украл!)

В этом самодельном томе была небольшая поэма «Конница», напечатанная в пражском журнале «Воля России» за 1928 год. Автор — Алексей Эйснер.

«Конница» поразила нас яркостью, вещественностью своего стиха, невероятной энергией и какой-то необыч­ной для эмигрантской поэзии нотой. Она была о победном походе красной конницы. В ней было восхищение и любование. Конечно, ощущалась там стихия блоковских «Скифов», но как-то самостоятельно претворенная. Строфы «Конницы» легко запоминались.

Толпа подавит вздох глубокий,

И оборвется женский плач,

Когда, надув сурово щеки,

Поход сыграет штаб-трубач.

Легко вонзятся в небо пики,

Чуть заскрежещут стремена.

И кто-то двинет жестом диким

Твои, Россия, племена.

Постарались узнать, кто такой Алексей Эйснер. От И.Г. Эренбурга стало известно, что он принадлежал к молодому поколению русской эмиграции, попал за ру­беж подростком, в 30-е годы жил в Париже, работал мойщиком стекол, стал коммунистом, воевал в Испании в интербригадах, где был адъютантом генерала Лукача. На этом сведения прерываются. Трудно было предполо­жить, что мы когда-нибудь встретимся.

Однако это произошло году в 1957 (или на год рань­ше). Мы со Слуцким были приглашены на обед к Анто­нину Ладинскому, поэту, в ту пору вернувшемуся на родину из парижской эмиграции. Нас долго не звали к столу. Хозяин объяснил задержку: «Должен прийти Алеша Эйснер».

— Автор «Конницы»?

— Именно он.

Я так и ахнул. Антонин Петрович, видимо, специаль­но задумал эту эффектную встречу.