Избранное

Когда он снял с себя одежду, ему и в самом деле показалось, будто от одежды и от его рук исходит пряный запах Белл; даже когда он лег в постель, запах этот не исчез, а, наоборот, как бы принес с собой и уложил рядом с ним пьянящее сладострастие Белл, и, по мере того как его собственное тело покидало его, растворяясь в теплой, рождающей сновидения тьме, Белл становилась все более и более реальной. Таким же реальным становился и Гарри — он либо упрямо молчал, либо делал жалкие попытки выразить свое негодование и оскорбленное самолюбие или, скорее, искреннее недоумение обиженного мальчишки. Попытки эти своей чудовищно нелепой формой напоминали субтитры кинофильма. Когда Хорес уже засыпал, его память — со свойственной памяти сверхъестественной способностью повторять не относящиеся к делу события — с жуткой точностью диктофона воспроизвела одно происшествие, которое он в свое время счел совершенно ничтожным. Белл оторвала от него свой рот, но, еще прижимаясь к нему всем телом и держа обеими руками его лицо, вперила в него настойчивый вопросительный взгляд. «У тебя много денег, Хорес?» — спросила она, и он тотчас же ответил: «Разумеется, много». И опять перед его мысленным взором возникла Белл: она обволакивала его, словно густые пары какого-то смертоносного наркотика, словно воды неподвижного пресыщенного моря, и он наблюдал, как идет ко дну.

В тот вечер забытое письмо так и осталось лежать забытым на столе, и лишь на следующее утро Нарцисса его нашла и распечатала.

«Я стараюсь забыть вас я не могу забыть вас Ваши большие глаза ваши черные волосы они делают вас такой бледной. И как вы ходите я смотрю и от вас пахнет как от цветка. В ваших глазах сияет тайна и оттого как вы ходите я дражу как в лихаратке всю ночь когда думаю как вы ходите. Я могу вас потрогать вы и не будете знать. Каждый день Но я не могу я должен изливать на бумаге должен говорить Вы не знаете кто. Ваши губы как лук купидона когда день придет Тогда я прижму их к своим. Как я видел во сне небо и ад как в лихаратке. Я знаю что вы делаете я знаю больше чем вы думаете я вижу к вам ходят мужчины и мне обидно. Но беригитесь я атчаяный человек мне теперь все равно. Если вы будете нечисто любить мужчину я его убью.

Вы не атвечаете. Я знаю вы палучаете письма я видел одно у вас в сумке. Вы лучче отвечайте паскарей я атчаяный человек не сплю от лихаратки. Я вас не абижу но я атчаяный. Не забывайте я вас не абижу но я атчаяный человек».

Дни между тем тянулись за днями. Они не были ни одинокими, ни печальными, ибо проносились с такой лихорадочной быстротой, что Нарциссе некогда было горевать, хотя стены ее безмятежного сада рушились, а сама она разрывалась на части и, как ночное животное или птица, ослепленная ярким лучом света, тщетно пыталась спастись бегством. Хорес решительно пошел своим путем, и, как два совершенно чужих человека, они тащились сквозь длинную вереницу похожих друг на друга дней, позабыв многолетнюю дружбу и одинаково упорствуя в гордой отчужденности, едва скрываемой под тонкой пеленою повседневных мелочей. Нарцисса теперь почти каждый день сидела у постели Баярда, правда, на почтительном расстоянии, не менее чем шесть футов.

Сначала Баярд пытался действовать угрозами, потом лестью. Но она была тверда, и в конце концов он оставил все свои попытки и лежал спокойно, глядя в окно или засыпая под ее чтение. По временам мисс Дженни поднималась наверх, заглядывала к ним в комнату и снова уходила. Нарцисса перестала избегать его, перестала со страхом ожидать очередной выходки, и иногда они вместо чтения мирно и бесстрастно беседовали, и, хотя между ними все еще витало призрачное воспоминание о том вечере, никто из них ни разу о нем не заговорил. Мисс Дженни очень хотелось узнать, что в тот день произошло, но Нарцисса была скромно и сдержанно уклончива, а Баярд тоже хранил молчание. Итак, между ними возникла еще одна связь, которая их, впрочем, ничуть не обременяла. До мисс Дженни доходили слухи насчет Хореса и Белл, но Нарцисса и об этом не упоминала.