Избранное

— Он в тот раз чуть в меня не попал, — выговорил он хриплым слабым голосом, все еще не сводя с нее широко раскрытых глаз, из которых постепенно уходила боль. — На меня вроде как бы петлю накинули, и, стоило ему выстрелить, она затягивалась все туже и туже. — Он принялся теребить простыню, стараясь притянуть ее к лицу. — Вы можете дать мне носовой платок? Он там, в верхнем ящике.

— Да-да, — пролепетала Нарцисса; дрожа всем телом, она подошла к комоду и, чтобы не упасть, прислонилась к нему, потом вытащила платок и вернулась к кровати. Сначала она попыталась вытереть ему лицо, но в конце концов он отобрал у нее платок и вытер его сам.

— Вы меня напугали, — простонала она, — вы так ужасно меня напугали. Я думала…

— Простите, — коротко отозвался он. — Я не нарочно. Дайте мне закурить.

Она протянула ему сигарету, чиркнула спичкой, но рука ее так дрожала, что ему снова пришлось схватить ее запястье, и, не выпуская его, он сделал несколько глубоких затяжек. Она попыталась высвободить свою руку, но его пальцы были тверды как сталь, а ее трепещущее тело выдавало ее, и она снова опустилась на стул, глядя на него с ужасом и неприязнью. Он быстро и судорожно втягивал в себя дым и, все еще держа ее руку, неожиданно заговорил о своем покойном брате. В этом страшном рассказе не было никакого начала, он был ужасающе, бессмысленно жестоким, временами циничным и грубым, но именно благодаря своей ожесточенности не казался оскорбительным, а грубость удерживала его от непристойности. А подо всем этим отчаянно билась упрямая ложная гордость, и Нарцисса сидела, глядя на Баярда зачарованным от ужаса взглядом, прижав к губам одну руку, между тем как вторая, напряженно сжавшись, застыла в его стальных пальцах.

— Он шел зигзагом, и потому я никак не мог попасть в этого немца. Как только я наводил прицел на немца, Джон выныривал между нами, и мне приходилось делать горку, чтобы один из них не всадил в меня очередь. Скоро он прекратил свои зигзаги. Я как увидел, что он скользит на крыло, так сразу же понял, что ему конец. Потом вижу, у него по крылу ползет огонь, а сам он смотрит назад. Не на немца, а на меня. Фриц тогда перестал стрелять, и мы все трое вроде как бы спокойно сидели на месте. Я никак не мог понять, что Джон собирается делать, как вдруг смотрю — он ноги вниз спускает. Потом он глянул на меня, показал мне нос — он всегда так делал, — махнул рукой на немца, оттолкнулся и выпрыгнул. Он прыгнул ногами вперед. Когда падаешь ногами вперед, далеко не уйдешь, и он очень скоро лег плашмя. Прямо под нами висела тучка, и он плюхнулся на нее животом. Когда вот так брюхом вниз шлепнешься с высоты в воду, то кажется, что сейчас у тебя сразу все кишки вон. Но под этой тучкой я так и не смог его найти. Я спустился раньше, чем он мог из нее выбраться, — я это знаю точно, потому что, когда я очутился под ней, его машина вынырнула прямо на меня, вся в огне. Я было рванул в сторону, но это проклятое корыто сделало свечку, вильнуло вбок и снова на меня, и мне пришлось от него увертываться. И потому-то я и не смог его подобрать, когда он из этой тучи вышел. Я быстро пошел вниз и, когда понял, что я уже под ним, посмотрел еще раз. Но я никак не мог его найти и решил, что, наверное, надо спускаться ниже, и спикировал еще. Я увидел, как его машина врезалась в землю милях в трех от этого места, но Джона я больше не видел. А потом они стали стрелять в меня с земли…

Он все говорил и говорил, и ее рука, оторвавшись от губ, скользнула вниз по другой руке и начала теребить его пальцы.

— Пустите, пожалуйста, пустите, — шептала она.

Он умолк, посмотрел на нее и разжал пальцы, но не успела она подумать, что наконец свободна, как они сжались снова и теперь охватили оба ее запястья. Она пыталась вырваться, глядя на него с отчаянием, но он только оскаливал зубы и крепче прижимал к себе ее скрещенные руки.

— Пустите, пожалуйста, пустите, — умоляла Нарцисса, стараясь высвободиться; она чувствовала, как кости ее запястий поворачиваются в коже, словно в висящей мешком одежде, видела его мрачные глаза и хищный оскал зубов и вдруг покачнулась на стуле, голова ее упала на плененные руки, и она истерически зарыдала в отчаянии и безнадежной тоске.

Скоро в комнате опять воцарилась мертвая тишина, и Баярд повернул голову и посмотрел на ее темный затылок. Убрав свою руку, он увидел, что на том месте, где он сжимал ее запястья, от них отхлынула кровь и они побелели. Но даже и тогда она не шелохнулась, и он снова уронил свою руку на ее запястья и лежал спокойно, и скоро даже ее дрожь и трепет утихли.

— Простите, — сказал он, — я больше не буду.

Он видел только макушку ее темной головы, а руки ее безвольно лежали под его рукой.

— Простите, — повторил он, — я больше не буду.

— Вы больше не будете с такой скоростью носиться на этом автомобиле? — не шевелясь, глухим голосом спросила она.

— Что?

Она ничего не ответила, и он медленно, с невыносимой болью в скованном гипсом теле стал поворачиваться на бок, закусив губу и тихонько ругаясь, пока не смог положить ей на голову вторую руку.