Избранное. Том второй

Вася нетерпеливо кусал кончик шариковой авторучки и что-то лихорадочно набрасывал в блокноте. Может, как раз то, о чём они говорили? Но как он мог их слышать? Правда, стояла синяя тишина. Ветер спал, и даже не звенели паутинки. Лишь бурундучок удивлённо посматривал на людей и думал: «Оба взрослые... Отчего один другого кормит изо рта?». Бурундучок не знал о поцелуях. Он о многом не знал. А те двое знали и брели, не различая перед собой дороги. Потом останавливались и брели снова. Тишина расступалась перед ними, открывала сине-зелёные дали. За лесами она сгорала в огне. И над нею клубилось дымное облако.

К берегу, где присели цыган с Наташей, подскочил на подводных крыльях катер. «Милиция» – было написано на борту.

- Тут баржа не проплывала... белая, под названием «Алёна»? – спросил милицейский капитан, завидуя цыгану. Он тоже мог бы вот так же держать за руку красивую женщину. А вместо этого должен мотаться вверх и вниз по реке, разыскивая самоходку. Стояла годами на приколе, была не нужна. Увели – вдруг нужна стала...

- Видел, – скрыв усмешку, кивнул Тимофей. – Туда, в протоку ушла.

- А груз на ней был?

- Как же, был. Обязательно был... пустая посуда. – А рулевого зовут Иван... Сонный такой.

- Не совпадает, – сказал капитан. – Того звали Тимофеем.

- Может, продал кому... – предположил Тимофей. И катер помчался за похитителем.

- Они тебя ищут?

- Наверно.

- Зачем ты баржу увёл?

- Хотел заработать много денег.

- Ты сильно любишь деньги?

- Я тебя люблю.

- Ты полетишь со мной?

- Конечно. Я буду готовить твой вертолёт... чтоб он никогда не падал.

- Это будет чудесно!

И они снова целовались. И Наташа всё повторяла: «Как же это случилось? Как?..»

Тимофей не отвечал, нёс её на руках по лесу и пел что-то очень тихое, цыганское. А может, это пела полдневная тишина, и лес с завистью вслушивался в её задушевную песню?

Оробев, примолкли в кустах Файка-Зойка, которые не знали, что теперь будет с ними. Может, Тима отправит их в Тюмень. А может, возьмёт с собой?

- Если его самого возьмёт лётчица, – передёргивая узкими зяблыми плечиками, с дрожью в голосе сказала Зойка.

- Возьмёт, – прошипела Файка, обозлившаяся на Наташу. – Ходят, целуются, про нас забыли. Он красивый... И слабый. Слабых всегда кто-нибудь подбирает.

- Очень слабый, – согласилась с ней Зойка. Глаза были полны слёз.

- Ну, девочки, – спросила Наташа, сразу разрешив их сомнения, – вы полетите с нами?

- Поле-ти-им! – закричали они и захлопали в ладоши.

«Ти-им!» – отозвалось эхо.

- Слышишь? – Наташа навела на ухо ладонь, склонилась влево. – Твоё имя и лес повторяет. Ти-им!

- Эй, ромалэ! – взяв девочек на руки, улыбнулся Тимофей. – Куда лететь собрались?

- Куда-нибудь туда... всё равно. Лишь бы с тобой.

- С нами, – поправил их Тимофей. – Теперь с нами. Понятно?

- С вами. Понятно.

- Маламыжев! Проснись! Мы летим...

- А я не сплю, – ясно сказал Маламыжев. – Я вас поджидаю. – И, не открывая глаз, надел на голову наушники.

Французские краски

Баржа плыла, и волны, как время, облизывали её борта.

Баржа от зорь была алой. Зори художник оставил людям. Они увидят много зорь. Увидит их Димка, Файка и Зойка. Каждому человеку – большой он или маленький отпущен свой век, свои зори. А рисовал их только один Вениамин Петрович. Хорошо рисовал или плохо, не берусь утверждать. Если кто скажет: «Средне», – спорить не стану. Хотя мне его зори нравились. Если всё же они нарисованы средне, то легко объяснить почему: у Вениамина Петровича не было французских красок.

И вот в тот час, когда баржу догнал милицейский катер и капитан велел Ване отдать швартовы, Тимофей вспомнил об этих красках.

- Я так и не отдал ему! – огорчился цыган.

- Сейчас отдашь, – улыбнулась Наташа, и вертолёт взял курс на юг. Вскоре он оказался над баржей, но при виде милицейского катера снижаться не стал.

- Не надо, – сказал Тимофей лётчикам, – у цыган есть примета: если ты встретился с милиционером – перейди на другую сторону.

- Правда, правда, – подтвердили Файка-Зойка, и коробка с красками упала на палубу как раз туда, где лежал художник.

- Поздно, – вздохнул Димка. – Теперь они не нужны.

Вертолёт, дав круг над рекою, ушёл на Варь-Ёган.

А капитан допрашивал онемевшего от страха Ваню. Тот что-то лепетал в ответ, пока Анфиса Ивановна не прогнала его прочь и не объяснила, как Ваня стал владельцем казённой баржи.

«Ну вот, – усмехнулся капитан, жалея о напрасно потраченном времени. – Искал, нашёл... Теперь эта баржа снова будет ржаветь на приколе...»

Далеко на Севере Димку ждали Чёртовы острова.

«Я побываю там, – шепнул он мёртво улыбавшемуся художнику. – Я обязательно там побываю».

Вставала заря. Первая, которую Вениамин Петрович не увидит. Уж теперь-то, имея французские краски, он нарисовал бы её замечательно...

«А может, мне попробовать? – подумал Димка. Он года три ходил в школу изобразительного искусства, но заскучал и бросил. – Пожалуй, попробую... Ведь кто-то должен рисовать зори...»

Баржу качнуло, и Димке показалось, будто художник одобрительно кивнул: «Правильно решил, мальчик, правильно!».