Избранное. В 2 т. Т. 2

Спелла устроилась на матраце у ног своей подруги Лотты, в объятиях которой уснула француженка. Прибалтийская графиня удалилась вместе с Данте в благоуханные края. Все шесть коньячных бутылок были опорожнены. Возникла какая-то странная пустота. Около четырех часов разошлись и остальные парочки. Спелла осталась.

Когда на другой день Михаэль зашел в кафе, он увидел там Спеллу и Фрица; они сидели у окна на мягком диванчике, прижавшись друг к другу, как два голубка.

У Фрица были тонкие ноги и небольшое брюшко. Зачесанные назад светлые волосы, пышные и густые, как джунгли, закрывали часть лба и виски до самых бровей, создавая неразрывное целое с золотыми очками, в которых Фриц, очевидно, появился на свет. В общем, Фриц выглядел как бывший сельский учитель.

Он рассказал Михаэлю, что изголодавшийся композитор, господин Бетховен, во время пирушки повесился в соседней студии, и горестно заключил:

— Как раз вчера я бы мог ему кое-что подбросить — десять марок от Козлика или, на худой конец, пять.

Когда Михаэль осведомился о дне похорон, на лице у Фрица появилась широкая улыбка, которая не сходила с его лица, пока он, наконец, не сообразил, что надо ответить: «Послезавтра». Это улыбка помогала Фрицу выиграть время — так он делал всякий раз, когда его о чем-нибудь спрашивали в упор — все равно о чем: Фриц был большой тугодум.

Разорившаяся графиня Ревентлов, маленькая, худенькая, но все еще элегантно одетая — та, что впоследствии написала веселую книгу о своих любовных похождениях, — вошла в кафе и кивнула Михаэлю. После разорения она нашла свою вторую родину среди богемы и с тех пор встречала все происходящее спокойной улыбкой: будь что будет.

Михаэль сел за свой столик и заказал Артуру яйца всмятку. За два года, проведенных в Мюнхене, он многому научился и в школе живописи у Профессора Так Сказать и еще больше — в кафе Стефани, на дискуссиях, тянувшихся целыми днями, а иногда и ночами, о Боге, о жизни, обо всем на свете. Сперва он учился понимать, когда говорят другие, но в один прекрасный день сделал открытие, что может размышлять сам по себе, вполне самостоятельно. В кафе мюнхенской богемы, где основательно расшатывались устои и шаблоны жизни, он помимо всего научился смотреть на жизнь по-новому, своими глазами.

Кафе Стефани было для него университетом, где его познакомили с основными достижениями человеческой мысли, и, поскольку судьба не дала ему ни времени, ни денег для изучения тысяч полезных толстых книг, он должен был пройти в себе самом все ступени обучения, чтобы приобщиться к этим достижениям. Теперь Михаэль выдержал экзамен в университете Стефани, стал профессором и получил кафедру — столик возле печки. Ко всему, он научился заказывать у Артура яйца всмятку, даже не имея денег, чтобы уплатить за них. Артур-спаситель только и записывал долг в свою растерзанную книжечку.

Много лет спустя, когда Михаэль был уже знаменит, он сказал себе, что именно Артуры в различных кафе богемы суть истинные меценаты и спасители, которые не дают сынам богемы умереть голодной смертью, пока те не выбьются в люди либо окончательно не пойдут ко дну. Более того, он сказал себе, что новые направления в искусстве отчасти обязаны своим существованием тому, что многочисленные Артуры всей Европы поддерживают жизнь в бунтаре, чьи революционные работы годами никто не покупает, до тех самых пор, пока не становится просто невозможно вычеркнуть его творчество из истории искусства. Он знал — он сам наблюдал это, — что сотни и сотни сынов богемы идут ко дну и только один из сотен пробьется наверх и создаст творение, которое ему никогда не удалось бы создать, если бы сотни погибших голодавших, боровшихся, мысливших вместе с ним не подготовили для него почву. Он знал, что Гуго Люки, Карло Хольцеры и Иоганны Воли, несмотря на все удары судьбы, с надеждой вносят свою лепту в общий котел творчества, который потом достается другому.

Все его симпатии, вся его дружба и тогда и позже принадлежали европейской богеме и европейским Артурам, которые помогли ему стать тем, чем он стал.

Весной Михаэль и Софи поехали в деревню неподалеку от Мюнхена. Доктор Крейц отобрал для Михаэля с дюжину книг, в том числе две книги, которые Михаэль позднее причислял наряду с «Войной и миром» к крупнейшим произведениям мировой литературы, — это были «Красное и черное» и «Мадам Бовари».

Недавно выстроенный неоштукатуренный каменный домик стоял на поросшем травой холме, позади дома был сарай, где обитали две коровы и десятка два кур, а перед домом, на расстоянии ста шагов, шумел сосновый бор. В долине, в трех минутах ходьбы от домика, лежало озеро. Они сняли комнату с двумя узкими еловыми кроватями, выкрашенными олифой. Только что настланный еловый пол тоже был покрыт олифой. Все пахло новизной и свежестью.