Избранное в двух томах

возможность, «уменьшив своего знаменателя», «приблизиться к совершенству»

М. Галлай использовал в полной мере. .

Один из летчиков-испытателей как-то сказал журналисту, приехавшему за

материалом на аэродром: «Ты думаешь, тут машины испытывают? Все так

думают. А тут не машины — людей испытывают: чего кто стоит». Эти испытания

М. Галлай выдержал — и в разваливавшихся в воздухе машинах, и в

подожженном вражеским снарядом бомбардировщике. Но на его долю выпали и

другие испытания — может быть, не менее трудные, чем в кабине самолета. Ведь

случалось, жизнь испытателю ломали на земле — в отделе кадров, в парткоме, а

то и на Лубянке. Времена были лихие, мрачные. И одно дело не отступать от

своих принципов в эпоху благополучную, когда давление обстоятельств : невелико, другое дело поступать по совести, не уронить своего достоинства в

бесправную пору, названную «тридцать седьмым годом», хотя начался он задолго

до этой даты и окончился много позже. Для этого нужны были недюжинное

мужество и несгибаемая вера в то, что правда и справедливость восторжествуют.

Наверное, и это — не только его авиационные достижения — имел в виду

Константин Симонов (они — молодой летчик и начинающий поэт —

познакомились в юности и на всю жизнь сохранили дружеские отношения), когда

в день шестидесятилетия Марка Галлая писал ему: «В широком понятии «наше

поколение», или, точней, «наше поколение советской интеллигенции», ты для

меня одно из самых конкретных человеческих выражений этого понятия. Когда я

думаю о таких людях, как ты, я горжусь нашим поколением нашей советской

интеллигенции».

Рассказывая в своих произведениях о себе, Марк

11

Галлай поведал о своем времени, о своем поколении. В его книгах запечатлен

облик этого поколения, выстоявшего в жестоких испытаниях Великой

Отечественной войны и сурового мирного времени, запечатлена грудная и

высокая судьба этого поколения.

Л. Лазарев

Памяти моих родителей Зинаиды Александровны Галлай

и Лазаря Моисеевича Галлая

От автора

Книги, лежащие сейчас перед вами, написаны в разные годы — пятнадцать, двадцать, даже тридцать лет назад. Перечитывая их сегодня, видишь, сколь

многое с тех пор изменилось. Другой стала авиационная да и космическая

техника. Многие из невыдуманных персонажей, населяющих эти книги, отошли

от активной деятельности, а некоторые, к несчастью, вовсе ушли из жизни.

И все же автор решил ничего не менять, оставить все как было. Потому что

неизменным осталось главное: авторская оценка людей и событий, его

жизненные воззрения, гражданская позиция, то есть то, что он более всего хотел

донести до умов и душ читателей. Ну и, конечно, исторические факты остались

историческими фактами — против них время бессильно.

Поэтому, готовя текст к этому изданию, автор ограничился несколькими

дополнительными вставными замечаниями, отражающими реалии наших дней, да восстановил немногие абзацы повествования и имена действующих лиц, публикация которых ранее ограничивалась так называемыми цензурными

соображениями.

Все, что вы прочтете в этих книгах, — правда.

Во всяком случае, автор, строго следуя законам жанра, нигде не прибегал к

вымыслу (или, как его иногда деликатно называют, домыслу) намеренно. Так что, если внимательный читатель обнаружит в тексте какую-нибудь неточность или

ошибку, пусть знает, что это — именно ошибка, а не намеренное отступление от

истины, и автор с признательностью примет указание на нее.

14

Через невидимые барьеры

НАЧАЛО НАЧАЛ

Что ж, Галлай, летать ты не умеешь, — сказал Козлов.

И свет померк в моих глазах. Выбравшись из кабины маленького

двухместного учебного самолета У-2, я совсем уж было приготовился к тому, чтобы с должной скромностью и достоинством выслушать если не восторги, то, во всяком случае, слова одобрения. Не зря же, в конце концов, числился я в

аэроклубе отличником. Даже портрет мой на Красной доске висел. И вдруг: «Не

умеешь. .» Я был чистосердечно убежден тогда, что умею летать. Не имел на сей

счет ни малейших сомнений.

И в этот полет, которого так ждал и от которого для меня столь многое

зависело, отправлялся без тревоги, вполне уверенно. И вот — такой афронт!

Козлов помолчал. Дал мне возможность погрузиться на должную глубину в

бездну отчаяния, вдоволь насладился моим убитым видом, прокашлялся — и

негромко добавил:

— Не умеешь. . Но, похоже, будешь. И мир снова ожил вокруг меня.

* * *

Впрочем, первое мое знакомство с Козловым состоялось несколько раньше, и

не в воздухе, а на земле.

Я сидел в просторном кабинете начальника отдела летных испытаний

Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) в большом кресле

перед письменным столом. Сам начальник отдела В. И. Чекалов был в это время