Ошеломляющая, тревожная неожиданность. Исправная работа автоматики за ряд
предшествующих пусков успела стать привычной и как бы само собой
разумеющейся.
Когда сваливается такая неожиданность, по-человечески естественно
желание в течение какого-то времени переварить ее, свыкнуться, осознать.
Наконец, само принятие жизненно важного решения требует размышлений, консультаций, обмена мнениями.
Однако об этом не могло быть и речи. Какие там размышления, консультации, обмены! Времени для них нет — корабль-то уже отхватывает в
каждую быстро мелькающую секунду по восемь километров трассы последнего
витка!
Но сколько-нибудь заметного количества времени и не потребовалось: на
борт «Восхода-2» сразу же, без малейшей паузы, было передано:
— Команду получите через тридцать секунд.
Что можно успеть за тридцать секунд? Разве что бросить окружающим:
— Ну, так что же будем решать?.
Причем надо сказать, что вопрос этот прозвучал несколько риторически, так
как, еще не задав его, Ко-
264
ролев распорядился своему заместителю Шабарову: «Данные на ручной спуск!»
— и через несколько секунд получил эти данные: расчетное время включения
ТДУ. Тем не менее, СП счел нужным спросить мнение главного специалиста по
системам ориентации космических кораблей:
— Даем согласие на ручную?
А главное — спросить о том же самого себя, ибо в подобных острых случаях
нет у человека лучшего консультанта, чем он сам, — особенно у такого человека, каким был Королев. И через тридцать секунд командная радиостанция
космодрома передала уверенное разрешение технического руководителя полета:
— Включайте ручное управление. Ориентируйтесь и запускайте тормозную
установку вручную. .
Общеизвестно, что спуск «Восхода-2» окончился, если не считать отдельных
неточностей, благополучно. Тысячу раз продуманная, подробно расписанная в
инструкции и тщательно отработанная со всеми экипажами на тренажере
методика ручного управления кораблем успешно прошла практическую
проверку. На высоте оказались и космонавты, в частности командир «Восхода-2»
Павел Беляев. Но и от руководителя полета тут потребовалось немало!
Говоря о космических (да и не одних лишь космических) полетах, мы обычно
подчеркиваем, с одной стороны, талант, работоспособность, знания людей, остающихся на Земле,— и, с другой стороны, волю, выдержку, решительность
улетающих. Оказывается, эта раскладка качеств, хотя, в общем, и справедливая, несколько односторонняя.
Воля, выдержка, решительность — причем самой высокой пробы — порой
нужны людям, остающимся на Земле, в не меньшей степени, чем космонавтам.
. .Замечу в скобках: попадались мне и другие варианты изложения этого
эпизода. Так сказать, иные редакции. Вот как рассказал о нем один из участников
собеседования с журналистами, посвященного воспоминаниям о Юрии Гагарине:
«Когда во время полета Беляева и Леонова появилась неисправность в системе
ориентации и космонавты запросили у «Земли» разрешение перейти на систему
ручного управления, Гагарин находился на связи. . Рядом сидели члены
Государственной комиссии, сидел Королев. Думали. Юрий Алексеевич взял
микрофон и сказал:
265 — «Алмаз», ручную посадку разрешаю, — и обернулся к Королеву.
Королев молча кивнул. Потом Сергей Павлович посмотрел на членов
Государственной комиссии и сказал:
— Вот так надо руководить.. »
Услышав про этот вариант, отличающийся — пусть не принципиально, но
все же достаточно, чтобы это было небезразлично для истории,— от того, который был известен мне, я решил попытаться уточнить: как все все-таки было
дело в действительности?
Мне весь этот эпизод был известен со слов его очевидца.
Но, исходя из старого принципа, что и показания очевидцев бывает полезно
проверить, я обратился еще к одному свидетелю — заместителю Главного
конструктора Б. Е. Чертоку, тоже находившемуся в момент, о котором идет речь, непосредственно в помещении командного пункта управления полетом «Восхода-2». И он вновь изложил мне интересующий нас эпизод в том же виде, в каком я
знал его раньше, а именно — что решение о ручной посадке корабля принял не
кто иной, как лично Королев.
Единственное, в чем свидетели этого эпизода несколько расходились, были
пресловутые «тридцать секунд». Некоторые мои собеседники вспоминали, что
вроде бы назван был другой срок: минута. Впрочем, я думаю, разница тут
невелика. Принять столь ответственное решение за минуту — тоже неплохо!.
Почему я придал такое значение точному восстановлению всех подробностей
этой, в общем, далеко не первостепенно важной истории? Не все ли, в конечном
счете, равно: кто именно принял решение? Важно, что оно было принято и
оказалось правильным! Почему нужно до чего-то еще тут докапываться?
И все-таки, я думаю, докапываться стоит.
Стоит хотя бы потому, что в данном случае свидетельства очевидца очень уж