Избранное в двух томах. Том 2

А работы на ракете, пока заседала комиссия, продолжали идти полным

ходом.

210 Репродукторы громкой трансляции время от времени сообщали: «Готовность

— четыре часа», потом «три часа», «два».. До полета человека в космос

оставались уже не годы, не месяцы — часы.

С каждым таким сообщением народу на площадке становилось все меньше.

Сделавшие свою часть дела люди уходили с нее, садились в машины и уезжали

далеко в степь, в заранее отведенные для них стартовым расписанием места.

Строгий контроль за каждым человеком, находящимся у ракеты в последние

предпусковые часы и минуты, дело очень важное. Важное не только из тех

соображений, чтобы никто лишний не путался под ногами у работающих, но и

ради обеспечения безопасности людей: легко представить себе, что осталось бы

от человека, который, зазевавшись, оказался бы на стартовой площадке в момент

пуска!

Поэтому на космодроме постепенно отработалась и неуклонно действовала

строгая и четкая система. Каждый, кто, согласно стартовому расписанию, должен

был что-то делать у ракеты-носителя и космического корабля в день пуска, учитывался специальными жетонами, перевешиваемыми на контрольных щитах, а люди, которым полагалось присутствовать на площадке на самых последних

этапах подготовки к старту, получали специальную нарукавную повязку.

Повязки были разного цвета: красные, синие, белые. Каждому цвету

соответствовало свое твердое время ухода с площадки. Например, после того как

из репродукторов громкоговорящей командной сети раздавалось: «Объявляется

часовая готовность!» (это означало, что до старта — один час) — носители

повязок, скажем, белого цвета, оставаться на площадке больше не имели права.

Любой замешкавшийся незамедлительно выводился, так сказать, под руки

непреклонными контролерами специально на сей предмет существующей

команды.

Ракета, фермы обслуживания которой поначалу были полны людей в

комбинезонах, постепенно пустела. Пустела и стартовая площадка у ее

подножия..

Время бежало непривычно быстро. Никто как-то не заметил, как горячее

среднеазиатское солнце оказалось уже довольно высоко над горизонтом.

Становилось жарко. В Москве сейчас раннее утро, а здесь — печет!

211 Когда по программе пуска до приезда на стартовую позицию космонавта

оставалось около часа, я оторвался от всего происходящего у ракеты, сел в

машину и поехал в МИК, в помещение, где Гагарина и Титова облачали в их

космические одеяния.

Приехав туда, я застал Гагарина уже одетым в свой оранжевый скафандр, яркость которого еще больше подчеркивали высокие белые шнурованные сапоги

на толстой (чтобы амортизировать толчок при приземлении на парашюте) подошве и такой же белый герметический шлем. Космонавт полулежал в так

называемом технологическом кресле, которое представляло собой точную копию

кресла в космическом корабле, включая действующую систему вентиляции

скафандра, без которой человек за время между одеванием и посадкой в корабль, конечно, весь изошел бы потом.

Рядом с Гагариным стояли Евгений Анатольевич Карпов, инструктор-парашютист Николай Константинович Никитин и заместитель ведущего

конструктора «Востока» Евгений Александрович Фролов.

В другом конце помещения в таком же кресле полулежал Титов — дублер

должен был пребывать в полной готовности к тому, чтобы в любой момент

вступить в дело.

Никитин тихим, подчеркнуто будничным голосом говорил Гагарину, как

надлежит при спуске на парашюте уходить скольжением от возможных

препятствий, как и куда разворачиваться на лямках, как действовать в момент

приземления, — словом, повторял вещи давно известные, да и практически

хорошо Гагариным усвоенные.

Для чего он это делал? Я убежден, что отнюдь не просто так. В этом был

точный психологический расчет: концентрировать внимание космонавта не на

предстоящем ему огромном Неизведанном, а на чем-то частном, а главное, уже

испытанном и заведомо осуществимом. Отличный педагог был Николай

Константинович!

Юра полулежал в кресле внешне спокойный, разве что чуть-чуть бледнее

обычного, очень собранный, но полностью сохранивший присущую ему

контактность в общении с окружающими: на каждое обращение к себе он

реагировал без заторможенности, незамедлительно, однако без липшей суеты.

Словом, налицо бы-

212

ли все признаки того, что в авиации издавна именуется здоровым волнением

смелого человека.

Волнение смелого человека. . На первый взгляд, в этих словах может быть

усмотрено определенное противоречие: если, мол, человек смелый, значит, ему

волноваться вообще не положено, как говорят математики — по определению, а

если волнуется — не такой уж, выходит, он смелый. Словом, дважды два —

четыре, а Волга впадает.. И, надо сознаться, наша журналистика, да и литература