Избранное в двух томах. Том 2

событий я прочитал книжку известного спортивного врача В. А. Геселевича, посвященную предстартовым состояниям спортсменов, и узнал, что даже в

спорте (где цена удачи и неудачи существенно другая, чем в авиации и космосе) эта проблема существует в полной мере.

Спор о датчиках в конце концов решили компромиссно: часть из них

наклеили на Гагарина накануне старта, и, несмотря на это, спал он в ночь с

одиннадцатого на двенадцатое апреля отменно.

Но это был лишь один из множества возникавших в те дни вопросов, так

сказать, сугубо частного характера. Вопросов, решение которых — пусть даже не

всегда стопроцентно оптимальное — не могло решающим образом повлиять на

успех предстоящего дела.

А такие — решающие! — вопросы тоже существовали. Отмахнуться от них

было невозможно.. Но столь же невозможно было в то время и сколько-нибудь

уверенно ответить на них...

Центральным из вопросов подобного рода был, вне всякого сомнения, вопрос

о том, как будет себя чувствовать в космосе человек. Не отразятся ли

непривычные факторы космического полета — та же невесомость, например, —

на его работоспособности?

197 Точно ответить на этот и многие ему подобные вопросы не мог на всем

белом свете никто. А отсутствие точных ответов закономерно вызывает поток

предположений — осторожных и смелых, правдоподобных и парадоксальных, робких и высказываемых весьма безапелляционно, словом, всяких.

Были среди этого потока предположений и, скажем прямо, устрашающие.

Дюссельдорфское издательство «Эгон», например, выпустило работу немецкого

ученого Трёбста, в которой высказывалось опасение, что под действием

«космического ужаса» (появился, как видите, и такой термин) космонавт утратит

способность к разумным действиям, вследствие чего не только не сможет

управлять системами корабля, но и причинит самому себе вред, вплоть до

«самоуничтожения». Вот так — ни больше ни меньше — самоуничтожения!..

Но, видимо, не так уж ошибался философ древности, утверждавший, что «все

уже было». Не знаю, правда, как насчет «всего», но то, о чем мы сейчас говорим, действительно было — в авиации. В первые годы ее развития имевшие хождение

взгляды на то, что может и чего не может человек в полете, тоже не всегда

отличались безоблачным оптимизмом.

Один из моих старших коллег, известный летчик-испытатель С. А.

Корзинщиков, рассказал однажды историю о том, как в стародавние времена был

изобретен некий авиационно-штурманский прибор, при пользовании которым

требовалось производить в полете какие-то астрономические наблюдения.

Насколько я понимаю, это был один из первых вариантов широко

распространенного в будущем прибора — авиационного секстанта. Но тогда, чтобы получить компетентную оценку вновь созданного инструмента, решено

было запросить мнение специалиста-астронома. Такой специалист —

седобородый профессор (Корзинщиков широким жестом показывал, какая

длинная была у профессора борода) — был быстро найден, но в ответ на

высказанную ему просьбу сказал, что дать оценку прибора затрудняется, ибо

никогда в жизни не летал и не представляет себе условий работы человека в

полете.

Устранить этот пробел в биографии ученого мужа было несложно. Его

привезли на аэродром, облачили в летное обмундирование, посадили в открытую

наблюдательскую кабину двухместного самолета, привязали, как положено, ремнями и прокатили, сделав два плав-198

вых круга над аэродромом. Вынутый после посадки из кабины, профессор на

вопросы о своем самочувствии ответствовал несколько невнятно, а свое

представленное назавтра письменное заключение об интересовавшем

организаторов этой экспертизы приборе начал словами: «Ужас и смятение, неминуемо овладевающие человеком в состоянии полета, полностью исключают

возможность выполнения каких бы то ни было наблюдений. А потому

полагаю.. »

Анекдот это или факт? Я думаю, все-таки анекдот. Правда, Корзинщиков

клялся, что факт, но делал это с таким преувеличенно честным выражением лица, с каким истинных происшествий не рассказывают. Да и по существу дела: точке

зрения этого профессора можно было противопоставить мнение многих других

людей, в то время уже успешно летавших и не ощущавших при этом «ужаса и

смятения». Так что для подлинного факта тут набирается многовато натяжек.

Но, возвращаясь к профессору Трёбсту и его единомышленникам, нужно

заметить, что их мрачные предположения приходилось опровергать, исходя лишь

из соображений чисто умозрительных: сослаться на чей-либо опыт было

невозможно. Их еще не существовало на земле, обладателей такого опыта.

Вообще тут — в который уж раз — всплыла старая проблема, сопутствующая