Избранное в двух томах. Том I

Сейчас обо всем этом уже давно вспоминаю спокойно… А в то время ой как переживал! Ведь я тогда потерял последний и единственный шанс поступить в академию: на следующий год возрастной рубеж позволял мне подавать уже только на заочное. А учиться без отрыва от службы, известно, трудней трудного. Многие пытались, но далеко не все выдерживали. Я тоже так и этак прикидывал, как же быть. С академическим ромбиком на груди у нас в полку в ту пору еще ни одного человека не было, да и в дивизии таких имелось раз-два — и обчелся. Только пять лет после войны прошло, еще мало кто успел в академию поступить и ее закончить. Но я знал: многие учатся, кто на основном, кто на заочном. Пройдет год, другой — вернутся в войска с дипломами. А я, что же, так и останусь «практиком без образования»? Нет, я не помышлял об академическом «поплавке», лишь как о средстве всплыть повыше. Четыре года я прослужил в одной и той же части, на той же должности агитатора полка, с которой начал, и, когда однажды, уже после смерти Рязанцева, новый начпо предложил мне перейти на работу в политотдел, я отказался, так же как во время войны отказался от предложения перейти из полка на более высокую должность в штаб дивизии. Полк, батальон, рота для военного человека, если он там с людьми успел сжиться, сослужиться (хорошее, кстати, старое русское слово — сослуживец, не знаю почему, оно почти исчезло из обихода), любой военный коллектив, где делается главное дело, для которого существует армия, — такой коллектив и в дни мира, и в дни войны всегда будет семьей для каждого его члена. А вот штаб или политотдел, при всем моем глубочайшем уважении к ним и при всем понимании их нужности, все-таки всегда останутся только учреждениями, ибо в них нет самого главного члена военной семьи — солдата, в них — он только гость. Хотя сейчас я и сам начпо, а при этом мнении остаюсь. Как бы ни были мы заняты в «учреждении» своими делами, исток всех этих дел, все их главные корни только там, где налицо солдат, то есть в подразделениях.

Сейчас все уже позади, и на моем кителе давно красуется белый эмалевый ромб с красной звездой, золоченым государственным гербом в ней и буквами «ВПА» внизу, что означает: Военно-политическая академия имени Ленина. Сейчас у нас в полках не диво и батальонные замполиты с такими знаками. А в то время, когда я получил свой, «академики» в войсках были еще редкостью. И, чего греха таить, — конечно, я никому бы открыто в том не признался, — но, получив свой ромб, я втайне очень гордился им. И первое время скашивал глаза на него довольно частенько. Как мальчишка, право…

А впрочем, было чем гордиться. Достался мне этот академический ромбик нелегкой ценой. Сколько бессонных ночей, выходных дней, отпусков затрачено на штудирование наук… Сколько сотен часов оторвано от отдыха, от общения с сыном и женой, друзьями… И хотя я всегда был уверен, что сдам очередные экзамены, на каждую сессию я ехал волнуясь, так, словно бы отправлялся на бой.

Как-то во время одной из первых сессий я в академическом коридоре совершенно случайно встретил Кобеца. Это была наша самая первая встреча после войны. Мы даже обрадовались друг другу: хотя на фронте и не были близкими друзьями, но как-никак однополчане…

Уединившись за дальним столиком в буфете, благо у каждого из нас было свободное время, мы наговорились всласть. Оказалось, что Кобец не заочник, как я, а уже успел закончить академию и учится в адъюнктуре. Преуспел он, по сравнению со мной, не только в науках, но и в званиях: уже подполковник, а я все еще майор.

Нет, я не испытал зависти, наоборот, откровенно порадовался за него. А Кобец с первой же минуты встречи явно не скрывал чувства превосходства надо мной. Отдав дань удивлению, почему я, по складу характера сугубо штатский человек, остался в армии да еще перешел на политработу, Кобец поведал мне о своем великолепном служебном пути — в академию он пришел с должности заместителя командира полка. Кобец посочувствовал мне, что я, вот уже который год, сижу на той же должности, на которую меня определил еще покойный Рязанцев.