Избранное в двух томах. Том I

К слову сказать, это была не просто опека старшего над младшим. С Рязанцевым мы как-то постепенно довольно тесно сблизились. И даже стали дружны домами. Если мне случалось поехать по делам в город, где находились штаб и политотдел, я прихватывал иногда с собой Рину, и мы заглядывали к Рязанцевым, которые постоянно звали нас. Жена Рязанцева, Лидия Павловна, и Рина очень сдружились, особенно с той поры, как стало известно, что Рязанцевы ждут наследника или наследницу, — в таких случаях женщины всегда находят взаимный интерес. Рину эти приготовления по-особому волновали — ведь своего-то она уже не ждала.

Помнится, в это самое время я решил, не без воздействия Рязанцева, поступать в Военно-политическую академию, на бронетанковый факультет. Именно на бронетанковый, ведь служил-то я в мотострелковом полку. Танкистами я еще во время войны восхищался, как и всякий пехотинец; известно, от одного вида своих танков на поле боя на душе спокойнее. А тут сам, можно сказать, танкистом стал. И не только по эмблемам на погонах. Худо-бедно, а научился водить тридцатьчетверку, ту самую, какие нас в войну выручали не раз, и научился водить неплохо. Помню, какое упоение испытал я, когда впервые после многих занятий с инструкторами-танкистами нашего полка, моими же подопечными, сел на место механика-водителя и, взявшись за рычаги управления, сам повел машину. Казалось, я весь слился с нею, наполнился ее мощью… И до сих пор люблю иногда взяться за рычаги, рвануть вперед без дороги, напрямик по буграм, подминая кусты, расхлестывая в стороны воду из встретившегося на пути ручейка или речушки. Только теперь для меня такие удовольствия довольно опасны — тряхнет, а потом держись за сердце, принимай валидол. Нет, пожалуй, отъездился ты в танке, дорогой товарищ Сургин… А жаль. Очень даже жаль.

Рязанцев очень побуждал меня к тому, чтобы я поступил в академию. Говорил мне часто: «Служить вам, дорогой, коль к военной службе притерпелись и ее полюбили, как медному котелку, до полного пенсиона. А посему — надо настоящее военное образование приобрести. Учтите, что через несколько лет офицер с академическим значком в любой части будет не редкость, как теперь, а вы уже майор, и пока что — без оного». Рязанцев меня поторапливал: я был уже на рубеже того возраста, когда путь в академию автоматически перекрывается. Я начал готовиться к экзаменам.

Но тут случилось совсем непредвиденное.

Как сейчас, помню тот день. Зимой было, в пятидесятом году, незадолго до нашего праздника — Дня Советской Армии. Приехал к нам в полк по своим политотдельским делам Рязанцев. Я его сразу спросил: «Как там Лидия Павловна, еще не подарила вам к двадцать третьему солдата?» — «Как же! — просиял Рязанцев. — Сын! Три с половиной килограмма живого веса! В воскресенье забираю, из больницы. Приезжайте познакомиться». Когда дома я сказал об этом Рине, она сразу решила: «В воскресенье с утра едем, я с работы на несколько дней отпрошусь, Лиде на первых порах помочь».

Приехали, как условились, в воскресенье утром. Но Александра Ивановича не застали: он уже уехал в больницу, у соседей оставив ключ от квартиры для нас и записку, в которой просил ждать. Мы ждали, ждали… Начали беспокоиться: почему так долго не едут? Наконец решили, что Рина останется в квартире дожидаться родителей и новорожденного, а я съезжу на автобусе в больницу выяснить, почему они задерживаются. Но в тот самый момент, когда я собирался выйти из квартиры, зазвонил телефон — и все стало ясным.

До сих пор дрожь проходит по мне, когда я вспоминаю об этом…

Какие страшные, неожиданные нелепости случаются порой в жизни!

И почему Рязанцев, поехав за женой и ребенком, не взял своей служебной машины? Никто бы ему этого не поставил в укор. А вот, поди ж ты…

В центре города, по пути в больницу, Рязанцев сговорился с каким-то «леваком», владельцем новенького «Москвича», и поехал с ним. Когда ехали уже обратно, с матерью и новорожденным, — «левак», бывший, как выяснилось потом, слегка «под мухой», зацепил машиной за придорожный столб, она перевернулась. Лидия Павловна погибла сразу; Рязанцеву, сидевшему рядом с владельцем машины, проломило голову, и он через два дня, не приходя в сознание, умер в больнице. Уцелели только сам «левак», получивший небольшие ушибы, и новорожденный, — может быть, его спасло то, что он был завернут в толстое ватное одеяло и его держали материнские руки.

Помню, я чувствовал себя и действовал тогда, словно в каком-то страшном сне…