Избранное в двух томах. Том второй

Все началось традиционно, и ничто не предвещало бурных столкновений. Народу вначале было немного, и лишь постепенно зал наполнился так, что кое-кому пришлось даже стоять. В основном собралась интеллигенция. В рядах то и дело мелькали и яркие сари женщин.

Изысканно вежливый сорокалетний адвокат, открывший собрание, долго задерживал внимание своей гладкой, типично адвокатской речью. Довольно обстоятельно выступил и наш переводчик Исаак Голубев, являющийся ответственным секретарем московского отделения Общества советско-индийской дружбы.

Казалось, что мы уже близки к завершению взаимновежливого, обтекаемого разговора. И вдруг точно лавина прорвалась — посыпались вопросы. Скоро они превратились в перекрестный огонь. И хотя вопросы эти были порядочно избиты, не выходили за рамки обычной враждебной нам пропаганды, но все же словесная дуэль требовала с нашей стороны владения оружием слова.

— А как в Советском Союзе обстоит дело со свободой личности?

— Работают ли у вас люди по собственному желанию?

— Верно ли, что неработающие подвергаются преследованиям? Куда их высылают? Неужели в Сибирь?

Любопытно, что среди любознательных людей, задававших подобные вопросы, были и те, кто накануне засыпал нас комплиментами.

Почти в каждом таком вопросе явственно ощущался недостаток объективной информации о нашей стране, а то и просто влияние дезинформации, идущей из печати определенного толка.

Выделяю из группы «атакующих» низкорослого коренастого мужчину, похожего на негра и типом и цветом лица. Он особенно непримирим и не лишен демагогического опыта. Каждый наш ответ он ловко выворачивает наизнанку, щеголяя своей «теоретической подготовкой», требуя от нас «четких формулировок» по вопросу о культе личности и о теоретической основе этого явления. Совсем не удивительно, что этот человек оказался оголтелым маоистом, немало потрудившимся над задачей — внести раскол в коммунистическое движение Индии.

Приходится и отшучиваться, и переходить в наступление, и приводить фактический материал.

— Послушайте, уважаемый, — говорю, обращаясь к маоисту, — вы говорите о культе личности с похвальным хладнокровием. Для вас это тема для «теоретических» изысканий. Вы забываете, что для нас — это печальная практика, глубоко ранившая наши души. Усилиями партии и народа эта беда преодолена. И поищите другую канву для вышивания своих «теоретических» узоров.

При переходе к чисто литературным темам заметно активизируется группа из семи-восьми человек, выделяющихся своим холеным видом, аристократической сдержанностью манер.

— Развиваются ли у вас сатира и юмор?

— Ах, развиваются? А тогда скажите, кого или что обличает ваша сатира?

— Так... Но есть ли все же какие-то границы, за которые воспрещается выходить?

Все это изысканно вежливым тоном, негромкими голосами.

Их перебивают более примитивные оппоненты. Те, не мудрствуя лукаво, ставят вопросы в наивной форме первобытной антисоветчины.

— Вольны ли советские авторы в выборе тем? Или они пишут по заданию сверху?

— Правда ли, что советские писатели совсем оторвались от народных нужд и полностью обуржуазились?

Некто очень громкоголосый додумывается до вопроса о том, почему нам ставят такие вопросы.

— Ведь вам их часто задают. Как вы объясняете это? Чем вызван этот интерес?

Самое убедительное возражение в подобных случаях — это сама личность советского писателя, выступающего перед такой разнородной аудиторией. От эрудированности наших ответов, от их непосредственности, даже от самой манеры говорить зависит успех нашей контрпропаганды. Надеюсь, что в нашем случае смехотворный тезис насчет «обуржуазивания» разбивается нашим глубоко демократическим видом, нашими бытовыми навыками. Надеюсь и на то, что в наших ответах прозвучало достаточно «человеческого, слишком человеческого», чтобы в нас можно было заподозрить сходство с теми марионетками, которые мерещатся воображению некоторых, сильно начитавшихся «свободной прессы».

Во всяком случае, некоторые из наших собеседников явно заколебались после наших выступлений, и их контрреплики звучат совсем иначе, чем первые вопросы. Чувствуется, что многие заблуждения рассеяны благодаря полученной от нас правдивой информации.

Вспоминаю в заключительном слове казахскую поговорку — «Храбрые, не подравшись, не дружат». Ее встречают одобрительным гулом. Развиваю эту мысль. Без взаимного испытания, без столкновения мнений, без спора не может быть заложен фундамент истинной дружбы. Теперь мы знаем друг друга не по рассказам. И вы нам нравитесь, хотя не все ваши суждения о нас и о нашей литературе правильны. Но сегодняшний вечер, конечно, сделает более пристальным ваш взгляд на советскую литературу, повысит ваше критическое отношение к пристрастным и необъективным суждениям о ней.

Удивительно благотворно то чувство, которое дает человеку удачный спор. Ты ощущаешь, как рассеялись сомнения потенциальных друзей, как дрогнули софизмы, которыми оперировали понаторевшие в словесных битвах демагоги.